В итальянской живописи развивался и пейзажный жанр, признанный мастер которого, Ипполито Каффи (1809–1866), создал замечательные работы в жанре ведуты. Венеция славилась ведутами издавна. Каффи сумел сберечь традицию. Страстная натура художника толкала его к освоению нового: то он вместе с французским воздухоплавателем Арбаном поднимался на воздушном шаре и видел Рим «с птичьего полета», то стремительно переезжал из города в город, с Запада на Восток, то собирался в Россию… Увы, художник пал жертвой жажды сильных впечатлений: он принял участие в морском сражении с австрийским флотом и погиб на взорванном корабле.
Но не только Каффи искал новой натуры, небывалых видов, выразительных ракурсов. В поисках новой художественной реальности возник стиль «ориентализм» (от orient – восток, oriental – восточный). Живописный ориентализм использовал мотивы и стилистические приемы восточного искусства, заимствовал исторические, мифологические, фольклорные сюжеты, перерабатывая все это на языке культуры Запада: важно, что все ориенталисты были европейцами. Кто бы мог подумать, что конструкции Ле Корбюзье навеяны созерцанием мусульманской вязи!.. Но, однако, это именно так.
Исторически ориентализм был обусловлен наличием восточных колоний у сильных европейских держав. Вместе с войсками, с «цивилизованным» на европейский лад в Индию, в Египет, в Сиам отправлялись и художники. Конечно, у них были свои цели – познакомиться с новой натурой. Но присутствовал здесь и государственный заказ: правительствам европейских стран было выгодно, чтобы с Востока попадало в Европу как можно больше изображений. Фотография в те годы находилась в зачаточном состоянии, и пейзажная живопись приучала парижан или лондонцев к тому, что их государства простираются далеко и выглядят необычно. В архитектуре ориентализм проявился в Королевском павильоне в Брайтоне (1815–1823, архитектор Джона Нэш). Помимо французского нео-египеткого стиля, родились неомавританский и… индо-сарацинский. Ориентализму отдал дань и известный нам Карл Фридрих Шинкель.
Ориентализм трудно отделить от романтизма, хотя далеко не все художники-романтики предавались путешествиям на Восток. Для художников-романтиков все «другое» (иной культурный мир, иной художественный язык) превращалось в символ лучшего, более прекрасного, справедливого, а главное – естественного мира. Блага цивилизации, так восхищавшие буржуа, многих художников пугали: они чувствовали, что житель Европы утрачивает связи с миром природы, перестает интересоваться тайнами бытия, слишком погружается в материальное существование. В дальних странах, не подверженных влиянию европейской цивилизации, романтики искали «естественного человека» – и находили его то на рыночной площади какого-то города, то в горах, то в хижине бедняка, на улице, в поле, в пустыне… Так поступал Эжен Фромантен (1820–1876), который был не только живописцем, но и писателем, художественным критиком. Его работы появились под впечатлением путешествия в Алжир, предпринятого Фромантеном в 1840–1850-х годах.
Разумеется, многие мастера отправлялись и в традиционные путешествия по Европе. Эжен-Эммануэль Амори-Дюваль (1806/1808–1885), один из лучших учеников великого Энгра, объездил всю Италию, был во Флоренции, Неаполе и Риме, изучал искусство итальянского Возрождения. Во всем Амори-Дюваль стремился придерживаться принципа, сформулированного во второй половине XIX столетия: основа всего есть «золотая середина», французская «le juste milieu» или английская «the middle of the road», предполагавшая меру и вкус во всем, сдержанность страстей, благородство чувств, экономию эмоций.
А изображение руин и героических сцен на темы древнеримской жизни постепенно отходило на второй план… Теперь уже неизвестно, кто первый сказал о картинах на античные темы, что это «живопись пожарных». Сейчас эта шутка непонятна, а тогда она была весьма едкой. Дело в том, что шлемы пожарников снабжались такими же гребнями, что и шлемы древнегреческих воинов: массивное металлическое навершие в Элладе призвано было смягчить удар меча, а в Европе XIX века – падающей деревянной балки или другого тяжелого горячего предмета. Развивая аналогию, острые на язык критики объявили исторические картины дурным вкусом, который выдавал себя за хороший… Конечно, «дети» всегда ниспровергают «отцов». Но внуки и правнуки судят уже более объективно.
В чем нельзя отказать большинству представителей академизма – так это во владении ремеслом. Порой «салонные художники» были лучшими педагогами, чем самостоятельными мастерами. Тома Кутюр (1815–1879) стал знаменитым в 31 год благодаря работе «Римляне эпохи упадка» (1847). Живописец тут же открыл свою мастерскую, впоследствии у него учились Эдуард Мане и Пюви де Шаванн, замечательные мастера импрессионизма и символизма, бунтари и новаторы.