Как начинался язык. История величайшего изобретения

Также люди могут интерпретировать других доброжелательно или недоброжелательно. То есть если мы полагаем, что говорящий подразумевает что-то хорошее, то интерпретируем его доброжелательно. Мы относимся благосклонно к говорящему или смыслу ситуации. Если человек говорит: «Это амбициозное утверждение», а слушающий интерпретирует высказывание доброжелательно, то воспримет значение примерно так: «Вы разбираетесь в том, о чем говорите. Вас ждет успех!» Но если эту фразу интерпретируют недоброжелательно, ее значение вполне можно принять за следующее: «Вы слишком много на себя берете; ваше утверждение неверно». Такие модальности интерпретации часто используются в политике. Люди интерпретируют своего кандидата благосклонно, а его оппонента — неблагосклонно. Такие типы интерпретации можно встретить повсеместно: в браке, отношениях братьев и сестер, на работе и т. д. То, как люди интерпретируют сказанное другим человеком, в значительной мере основывается на отношениях между ними. Среди университетских администраторов есть расхожая шутка: «Если я такому-то скажу „Доброе утро“, он наверняка подумает: „Что бы это могло значить?“» Если сотрудник не доверяет начальнику или боится его, это соответствующим образом окрашивает интерпретацию сказанного начальником, даже когда тот не подразумевает ничего плохого. Если мы доверяем человеку и ценим дружбу с ним, то, когда он говорит: «Я найду тебя, где бы ты ни был», слушающий поверит, что говорящий, по меньшей мере, приложит усилия. Если человек говорит: «Когда я стану президентом, то сделаю Америку безопаснее», маловероятно, что ему поверят. Отчасти дело в том, что мы с ним не знакомы лично. Кроме того, политикам вообще мало кто верит. По крайней мере, политика будут считать менее заслуживающим доверия, чем «обычного человека», о чем бы они ни говорили.

Личный культурный опыт (насколько бы он ни был обоснован с интеллектуальной точки зрения) тоже может влиять на интерпретацию групп и индивидов. Если человек считает богатых людей порочными, он вряд ли поверит богачу, когда тот говорит, что возможность зарабатывать много денег благоприятно сказывается на всем обществе, даже если зарабатывает кто-то один. Если же человек полагает, что все, кто пользуется пособиями или поддержкой государства, ленивые и безответственные, то, если кто-то говорит: «Мне надо прилечь», его слова будут интерпретироваться скорее как лень, чем усталость или болезнь, даже если слушающий вообще ничего не знает о говорящем.

Все это крайне важно для эволюции языка. Даже если эректус мог сказать только что-нибудь вроде «Eat. Drink. Man. Woman?», другому эректусу нужно было знать, о какой женщине или группе женщин идет речь, когда говорящий планирует поесть, а может быть, он вообще имел в виду, что слушающий мешает его планам. Язык — это недоопределенное значение. Без культуры, будь то культура сапиенсов или эректусов, нет коммуникации. Сформулировав принцип кооперации, Грайс обнаружил кое-что, относящееся к эволюции языка, хотя он, вполне вероятно, об этом и не знал. Только у существ, которые следуют этому принципу, есть язык. Не нужно защищать или критиковать то, как мы интерпретируем других на основе принципа доброжелательности. Язык просто является одной их важнейших психологических характеристик во многих культурах.

Все вышесказанное имеет прямое отношение к эволюции языка, поскольку эректусы, неандертальцы, денисовцы и сапиенсы должны были интерпретировать сказанное другими людьми, с первого произнесенного слога или показанного жеста, на основе того, что им известно о человеке и контексте. Им нужно было «заполнять пробелы», точно так же как это делают сапиенсы. Все это — часть языка, которую многие лингвисты называют прагматикой — культурными рамками использования языка. Эти рамки определяют, как мы интерпретируем сказанное другими. Они помогают нам справляться с недоопределенностью языка, как помогали и другим представителям рода Homo.

Еще один пример того, что язык является просто приемлемой системой, которая зависит от культурных знаний и без них не работает, мы находим в «речевых актах» — использовании языка для достижения определенных видов культурных целей. Джон Остин, преподаватель из Оксфорда, и Джон Сёрл, его ученик и профессор философии в Беркли, разработали терминологию и методологию речевых актов. Когда один человек разговаривает с другим, они занимаются очень специфическим видом деятельности. На самом деле они оказываются вовлечены во множество видов деятельности одновременно. Остин разделял локутивные акты (что было сказано), иллокутивные акты (что подразумевалось) и перлокутивные акты (что произошло в результате сказанного и подразумеваемого). Каждый вид речевых актов важен для понимания природы практического применения языка, а, следовательно, и для понимания его происхождения. При этом все виды речевых актов должны были присутствовать в языке с момента его появления.