Как нам стать договоропригодными или Практическое руководство по коллективным действиям

Например, если прибыль от дополнительной головы скота выше убытков растениевода, то часть ее можно пустить на компенсацию. Наоборот, если прибыльней растениеводство, существует оптимальная цена, которую надо предложить скотоводу, чтобы тот снизил (или не наращивал) поголовье. Правда, такой механизм саморегулирования хорош, если внешние отрицательные эффекты замкнуты внутри системы обмена. Дело обстоит сложней, когда они выплескиваются вовне.

К примеру, в окрестностях знаменитого аббатства Сен-Мишель в Бретани сосуществуют овцеводство и устричные фермы. Интрига в том, что из-за плоского шельфа естественные продукты жизнедеятельности овец (навоз) смываются океанскими приливами прямиком на плантации, где становятся лакомством устриц, отчего те не делаются вкусней и полезней. Ситуация вроде бы подпадает под хрестоматийный пример Коуза — с тем, однако, отличием, что «бенефициариями» процесса выступают гурманы, которые ничего не подозревают. И до тех пор пока им не станут известны пикантные особенности экосистемы, производителям овец и устриц нет нужды выяснять отношения. По идее, просвещением должно заняться государство или общество в лице четвертой власти, однако местные потребители и так все знают, а приезжие не являются предметом первоочередного внимания. Словом, логику Коуза необходимо приспособить для случаев, когда внешние эффекты простираются далеко за пределы сферы их происхождения. Под этот случай попадает политкорректность, и вопрос, стало быть, в том, каким образом постоять за себя потерпевшим, удаленным от эпицентра событий.

А. Пигу первым исследовал внешние эффекты деятельности, затрагивающие не ее непосредственных участников, а третьих лиц, и вывел из них «провалы рынка». Согласно его заключению, их обязано сглаживать государство, и в этом качестве оно незаменимо. Например, оно штрафует фирмы, если те попутно с производством что-то портят (обычно загрязняют)[47]. Коуз выдал рыночное решение взамен государственного вмешательства. Уже упоминавшийся Киотский протокол стал воплощением именно этой его идеи[48]. Наряду

с парниковыми газами, так же регулируется ряд других выбросов, например кислотные дожди, оксиды азота, этилированный бензин[49]…

Подход универсален, и он может лечь в основу регуляции любого рода вреда, в чем бы тот ни состоял. Но это верно лишь при условии, что мы в принципе способны измерить этот вред, в противном случае нет предмета регуляции. За вычетом этого ограничения нет причин, мешающих перенести опыт экономистов с атмосферы на сферу символического, а с рек — на потоки текстов. Я хочу сказать, что как в обычной биоэкологии госрегулирование замещается рынком квот, так и блюдущая экологию эфира политкорректность может уступить место регуляторам рыночного типа. Политкорректность — это тотальная, не регулируемая по высоте коса, выкашивающая отклонения без разбору. Она применяется за неимением лучшего, так как осудить или запретить можно не измеряя и не вдаваясь в детали, достаточно фиксировать факт отклонения. А чтобы регулировать отношения тоньше, чем просто «да/нет» или «ноль/единица», нужно измерять и соизмерять. Тут как нельзя кстати то, что благодаря отражению в интернете символические эффекты становятся измеримы. Этим открывается возможность для рыночного подхода Коуза применительно к символическому полю.

Поэтому нам стоит приглядеться к рецептам экологической экономики на предмет того, что из наработок применимо в клубно-символическом хозяйстве. Современные подходы в экологическом менеджменте строятся на уже озвученной фундаментальной идее Коуза: если права собственности четко определены и переходят из рук в руки, то рынок поможет не только определить стоимость этих прав, но создаст условия для их оптимального использования[50]. Иными словами, если разрешить обмен квотами на загрязнения, то естественным путем установится оптимальная цена этих квот, а уровень выбросов снизится.