По дороге во Францию Пастернак встречается с любимой младшей сестрой на вокзале в Германии. Надо сказать, что семья его: родители и две младшие сестры – давно эмигрировала; к тому моменту они находились в многолетней разлуке. И вот, представьте себе, они встречаются на вокзале, и в первую очередь Пастернак сообщает сестре о том, что четыре года назад он женился на Зинаиде Николаевне Нейгауз, бывшей жене своего близкого друга Генриха Густавовича Нейгауза. В любовной жизни Зинаиды Николаевны, начиная с пятнадцати лет, был ужасный период: она была развращена богатым и безумно в нее влюбленным человеком, стала его любовницей и несколько лет ездила под вуалью на свидания в дешевые номера. Эту историю Зинаида Николаевна раскрыла тотчас, как только Пастернак объяснился ей в любви, поскольку в объяснении его присутствовало много дополнительных соображений о ее чистоте и невинности. В ответ на это Зинаида Николаевна, будучи человеком страшно прямолинейным, выпалила эту историю, сказав: «Борис Леонидович, я совершенно не чиста, а ровно наоборот», – притом, что на тот момент она уже была взрослой женщиной, матерью двух сыновей и женой Нейгауза. Тем не менее она рассказала ему эту историю. Пастернак был совершенно потрясен услышанным, он буквально заболел этой историей, она его пожирала, ела поедом и не оставляла. Зинаида Николаевна и ее подруги полагали, что депрессия Пастернака в 35 году, о которой мы и рассказываем, отчасти была спровоцирована именно этой историей.
Так вот, все это Пастернак рассказывает своей сестре, Жозефине Леонидовне, при встрече на вокзале. Он плачет и говорит: «Я должен написать роман о ней и об этом. Это единственное, что занимает мои мысли». Сестра его, рассудив, что он собирается писать порнографический роман, тут же сообщает об этом родителям: «Он болен, он в депрессии. Он успокоится и передумает, но это ни в коем случае не должно быть написано и уж тем более опубликовано».
Зачем я так подробно об этом рассказываю? Я это делаю для того, чтобы попытаться свести воедино все нити нашего разговора о том, как из прототипа рождается образ; о том, что чья-то история может навечно застрять в сознании писателя, стать озарением для будущей большой прозы; а также для того, чтобы показать вам, что бывает, когда один прототип уступает место другому:
Я рассказывала вам эпизод из 35 года, а теперь давайте перепрыгнем во времени и окажемся в 1946 году, когда Пастернак знакомится со своей музой Ольгой Явинской и у них начинается многолетний роман. Что происходит с персонажами «Доктора Живаго»? Во-первых, Лара становится носителем внешних черт Ольги Явинской, хотя в первоначальных рукописях она была жгучей брюнеткой, как Зинаида Николаевна. Затем две главные героини Лара и Тоня как будто бы меняются обличьем: Тоня становится брюнеткой, а Лара – блондинкой. От Зинаиды Николаевны же Ларе достаются черты характера: независимость в быту, любовь к физическому труду и т. д., а также та самая пронзительная история, известная нам как линия Комаровского. Нужно сказать, что в жизни обе женщины отчаянно сражались за то, чтобы именно в них признали прототип Лары. Рассказывают, что во время публичных чтений романа Зинаида Николаевна спрашивала: «Боря, скажи, но ведь Лара – это я? Это ведь я?» – и Пастернак отвечал прилюдно: «Ну, хорошо, Зинуша, если ты хочешь, то, конечно, Лара – это ты». Но мы-то ведь понимаем, что Лара – это Лара, абсолютно цельный образ, который и сейчас способен влюбить в себя читателя. Важно ли нам, обывателям, от которой из них Ларе достался кусок побольше? Едва ли.
Напоследок я скажу несколько слов о том, почему так сложно и неприятно быть прототипом, а также о своем персональном отношении к этому вопросу. Мне пришлось побыть прототипом дважды, причем оба раза книги вышли настолько отвратительные, что лучше их вовсе не вспоминать. Тем не менее я хорошо помню то противное состояние, когда у тебя отбирают твое собственное. Дело не в том, что именно обо мне написали – похвалили, отругали или гиперболизировали одну из черт моего характера, нет. У меня отобрали мое – это неприятно; копирайт мой, а у меня отняли, присвоили. Значит ли это, что писатель должен бить себя по рукам, как только ему вздумается перенести на бумагу чужую черту? Разумеется, нет. Писатели продолжат использовать прототипы, прототипы продолжат обижаться. Единственное, с чем нужно сообразовать прототип, – это с вашим сюжетным и жанровым замыслом, с той задачей, которую вы ставите. Эта задача в результате и поможет вам установить те самые ограничения, о которых мы говорили.
На этом я заканчиваю. Спасибо вам.
…я бы вам очень рекомендовала похоронить себя в архивах.