Как написать Хороший текст. Главные лекции

Но Моршен отказался.

– Я помню: «Со дна морского…» И никому в жизни не верю.

Поговорив, мы расстались: было уже три часа ночи, у меня назавтра куча дел, а потом и отъезд. Не помня себя, не чувствуя своих ног, я пошел и на какой-то топчан, на какой-то тюфяк, набитый сеном, – у Моршена все было так, – рухнул мордой вниз в полном беспамятстве.

Проснулся я в совершеннейшей тьме, но скачком: меня подбросило. По дому кто-то бегал в тяжелых чеботах. Слышался нечеловеческий трехэтажный мат. Кто-то что-то тащил и ронял. Я схватил часы – вижу: половина шестого. Я даже не сообразил, как мало проспал. Первая моя мысль: «Суки! Добрались до нашего Моршена!..» Я натянул портки, криво застегнул рубашку, трусливо приоткрыл дверь – и увидел, что по дому, коленями врозь, перли Моршен, его жена – огромная такая бабища – и их сын. В половине шестого утра они тащили что-то наподобие дула от старинной петровской пушки.

Я спросил: «Помогать?»

Он ответил: «Идите на *уй. Трубы прорвало в подвале».

Я говорю: «Тогда я до завтрака сплю». И рухнул дальше.

Утром все было хорошо: он намазывал мне на тост масло и мед, поил меня чудным горным чаем, и все было в порядке. Перед отъездом я успел записать еще одно стихотворение, которое кажется мне очень и очень характерным. Это как бы такое подведение филолого-философского основания под разрыв с отчизной.

ПОСЛАВ ДРУЗЬЯМ ЗАОБЛАЧНЫЙ ПРИВЕТ
И РАСПРОСТЯСЬ С ИЛЛЮЗИЯМИ ВСЕМИ,
ЛЕЧУ, ЛЕЧУ ЗА ТРИДЕВЯТЬ ПЛАНЕТ
Я К ТРИДЕСЯТОЙ СОЛНЕЧНОЙ СИСТЕМЕ.

И ЗА КОРМОЮ АСТРОКОРАБЛЯ
СУЖАЕТСЯ РОССИЙСКАЯ ЗЕМЛЯ,
СЖИМАЕТСЯ В ЗЕМЕЛЬКУ И В ЗЕМЛИЦУ,
НА НЕЙ МЕЛЬКАЮТ ЛИЧИКИ, НЕ ЛИЦА,
В ЖУРНАЛЬЧИКАХ ХВАЛЕБНЫЕ СТИШКИ,
ПСИХУШКИ, ВЫТРЕЗВИЛКИ, МАТЮЖКИ —
ЯЗЫК, И ТОТ СТРЕМИТСЯ ИЗМЕЛЬЧИТЬСЯ.

ВСЁ НОРОВИТ БОЧКОМ ИЛИ ПОЛЗКОМ
И, УМЕНЬШАЯСЬ, ДЕЛАЕТСЯ ПЛОСКИМ:
РАЙ КОММУНИЗМА КАЖЕТСЯ РАЙКОМ,
В ПОРОХОВНИЦАХ ПОРОХ – ПОРОШКОМ,
НАРОДНЫЙ ГЛАС – НЕСЛЫШНЫМ ГОЛОСКОМ,
А ЕСЛИ СЛЫШНЫМ – ТОЛЬКО ПОДГОЛОСКОМ.

ДЕРЖАВНЫЕ ВСКИПАЮТ ПУЗЫРЬКИ,
ДА БУЛЬКАЮТ ВОЕННЫЕ СТРАСТИШКИ,
В ШТАБАХ БОДРЯТСЯ КРАСНЫЕ ФЛАЖКИ (
СОЛДАТИКИ СРАЖАЮТСЯ В КАРТИШКИ),
И ЧЬИ-ТО В РЕЧКИ ВАЛЯТСЯ МОСТКИ,
И ПЕХОТИНЦЫ ДВИЖУТСЯ КАК ПЕШКИ,
И ГОРОДА ЛЕТЯТ КАК ГОРОДКИ,
И ГОЛОВЫ ЧАДЯТ КАК ГОЛОВЕШКИ.

НУ ДА: ПРИ УДАЛЕНИИ ТАКОМ
МАСШТАБЫ ИЗМЕНЯЮТСЯ НАСТОЛЬКО,
ЧТО РУССКИЙ ДУХ СТАНОВИТСЯ ДУШКОМ
И РУССКИЙ БОГ СТАНОВИТСЯ БОЖКОМ,
А ДОЛЯ РУССКАЯ – ОБЩЕИМПЕРСКОЙ ДОЛЬКОЙ.

ЛИКУЮ? НЕТ: СКОРЕЕ, ТРЕПЕЩУ.
МЕЛЬЧАЮ? ДА: Я СЪЕЖИТЬСЯ ХОЧУ
И ВОТ УЖЕ НЕ С ВЕРОЙ В ПОСТОЯНСТВО —
ЛИШЬ С РОДИНКОЙ НА ПАМЯТКЕ ЛЕЧУ
В ЧУЖБИНИЩУ СВОБОДНОГО ПРОСТРАНСТВА.

И третья история.

Однажды в 1942 году в нацистском концлагере города Кенигсберг один пленный русский Николай Пасхин, сходив в тамошний гальюн, подобрал по пути обрывок газеты на русском языке. Лагерь был международный: поляки, литовцы, – кого там только не было. И вот он подобрал и думает: «Сейчас быстренько гляну, что пишут, а потом самокруточку сделаю». А в газете кусок какого-то рассказа под названием «Пианист». Пасхин стал читать этот рассказ и глазам своим не поверил: он знал эту историю!

– Кто-кто написал? Какой-то С. Широков… Понятия не имею. Ну, может, псевдоним.

Эту историю он услышал в Москве от человека, который только что вышел из сталинского лагеря. И человек этот, который ее рассказывал и который теперь ее записал, – его родной брат.