Как натаскать вашу собаку по философии и разложить по полочкам основные идеи и понятия этой науки

Поразительное следствие несоразмеримости парадигм заключается в том, что переход от одной парадигмы к другой, в каком-то смысле, является иррациональным. Исследования тех, кто работает в рамках парадигмы, можно рационально оценить, поскольку они связаны с общими критериями прогресса. Однако с переходом к новой, несопоставимой, парадигме для оценки нет общей основы. Это похоже на то, как если бы вас попросили описать вкус ананаса с помощью цифр.

– Но если нельзя рационально выбрать парадигмы, зачем их менять?

– Кун говорит, что зачастую действующие ученые не меняют своего мнения. Консерваторы умирают один за другим, и им на смену приходит молодежь. Так что отчасти это вопрос поколений. Широко обсуждался вопрос о том, в какой мере сам Кун считал свою теорию релятивистской, а науку – иррациональной. Тот факт, что в рамках парадигмы появляются аномалии и они становятся первопричиной революций, предполагает, что наука связана с реальным миром так же, как и способ, которым нормальная наука решает проблемы. Однако Кун часто говорит о религиозном обращении и переключении гештальта (переключение гештальта происходит, когда субъект внезапно переключается с одного видения образа на другой – как в знакомых случаях с изображениями утки-кролика и фигуры, в которой можно увидеть или два лица, или вазу), из-за чего все это кажется иррациональным.

Один из способов примирить непримиримое заключается в том, что высказывания Куна можно интерпретировать следующим образом: отдельные ученые, которые переходят от одной парадигмы к другой, поступают так по иррациональным причинам, но вполне возможно (обычно так и бывает), что новая парадигма объективно лучше, поскольку она объясняет больше и в ней меньше аномалий, чем в заменяемой ею парадигме.

Почти сразу после публикации теория Куна сама вызвала изменение парадигмы в том, как рассматривали науку. Сам термин «изменение парадигмы» вошел в язык и стал применяться не только по отношению к науке, но и почти во всех областях, где происходили фундаментальные изменения направления. Действительно, подход Куна, по-видимому, очень хорошо соответствует тому, как развивается знание во многих сферах, от искусств до социальных наук. Теория была опубликована в 1960-х годах и из-за релятивизма и кажущегося радикализма получила одобрение со стороны контркультуры. Казалось, будто она сбросила науку с пьедестала элитарности. Научное знание перестало быть особой, привилегированной формой понимания и превратилось всего лишь в еще один «язык», еще один способ беседы.

Поппер и Кун (и еще больше их сторонники) вели энергичный, даже ожесточенный спор. Поппер считал модель иррациональности изменения парадигмы и расплывчатость идеи Куна о нормальной науке отвратительными. Кун рассматривал периоды нормальной науки как положительные: именно тогда проводилась плотная работа. По мнению Куна, правильно, что работающие в рамках парадигмы должны ее защищать. Поэтому для Куна концепция науки – это не модное веяние контркультуры, как ее сначала воспринимали, а по природе своей консервативная теория. Кун сам был солидным представителем истеблишмента, работал в самых престижных американских научных институтах, Гарварде, Беркли и Массачусетском технологическом институте, и защищал весь аппарат американского научного военно-промышленного комплекса. Поппер по большей части был диссидентом. По его мнению, фальсификация была прекрасным оружием для использования против истеблишмента.

– Так кто выиграл спор?

– Я думаю, что и тот и другой заслуживали высочайшей оценки даже с точки зрения идей. Образ нормальной и революционной науки, созданный Куном, в основном правилен в части механизмов функционирования науки; но с точки зрения логической истины и творческого потенциала фальсификационизм обладает огромными достоинствами.

– Если бы их можно было как-то скомбинировать…