— Притворяйтесь на здоровье, я вам не помеха, но хочу заметить, что вы все видите в искаженном, преувеличенном свете. Ваша жизнь не рухнула с небес в грязь только потому, что О'Горман проявил интерес к мужчине. Вы жили не на небе, а пониже, как все остальные. И грязь эта, кстати, не обязательно такая уж грязная. Вы не трагическая героиня с роковой судьбой, а О'Горман не герой и не злодей, он был всего лишь несчастным человеком. Когда мы с вами разговаривали в прошлый раз, вы назвали себя реалисткой. Вы по-прежнему о себе такого мнения?
— Не знаю. Раньше я справлялась со своей жизнью.
— Потому что брали на себя ответственность за О'Гормана?
— Да.
— То есть жертвовали собой, чтобы скрыть слабость и ошибки О'Гормана. А теперь, когда поняли, что жертва была напрасной, не в состоянии признаться в этом? Вы заявляете, гордо выпрямившись, что вас зовут миссис Патрик О'Горман, и тут же шепчете про грязь. Когда вы придете к компромиссу?
— Вас это не касается.
— Теперь касается.
Она посмотрела на него с некоторым испугом.
— Что вы собираетесь делать?
— А что мне остается делать? — устало спросил он. — Ждать, когда вам надоест кидаться из одной крайности в другую и вы примиритесь с чем-нибудь похуже рая, но лучше ада. Как вы думаете, возможно такое?
— Не знаю. Я не могу говорить об этом здесь и сейчас.
— Почему?
— Уже темно. Надо позвать детей. — Она встала, но неуверенно и так же неуверенно спросила: — Вы поужинаете с нами?
— С радостью. Но в другой раз. Не хочу, чтобы дети восприняли меня как незваного гостя. Это место принадлежит им, вам и О'Горману. Я подожду, пока найду место, которое вы и дети разделите со мной.
— Пожалуйста, не говорите так. Мы едва знакомы.
— В прошлый раз вы сказали кое-что, с чем я согласился. Вы сказали, что я слишком стар для любви. Теперь все иначе. Теперь мне кажется, что я был слишком молод и одинок, чтобы полюбить по-настоящему.
Она отвернулась, наклонив голову, и он увидел белую полоску шеи, резко контрастировавшую с загаром лица.
— У нас нет ничего общего. Ничего.
— Откуда вы знаете?
— Джон Ронда рассказывал мне о вас — где вы жили, чем занимались. Это не для меня, и я не настолько глупа, чтобы надеяться изменить вас.
— Я уже меняюсь.
— И давно? — Она улыбнулась, но глаза ее оставались печальными. — Вы действительно чересчур романтичны. Люди не меняются по желанию, даже и по собственному.
— Вы слишком долго были несчастной, Марта. Вы разочарованы.
— А что, можно снова очароваться?
— За других не поручусь, но со мной это произошло.
— Давно?
— Не очень.
— Как?
— Не знаю.
Он не знал как, но помнил с точностью до минуты когда. Аромат сосен, луна, висящая над деревьями, как золотая дыня, звезды, рассыпавшиеся по небу ясным дождем. И голос Сестры Благодать с оттенком нетерпения: «Можно подумать, вы в первый раз видите небо». — «Пожалуй, так оно и есть». — «Но оно каждую ночь такое». — «Я бы не сказал». — «А вдруг на вас снисходит откровение свыше?» — «Я восхищаюсь вселенной».
Марта смотрела на него с интересом и тревогой.
— Что с вами случилось, Джо?
— Наверное, я снова влюбился в жизнь, стал частью мира после долгого отсутствия. Самое смешное, что произошло это в месте, из которого все мирское тщательно изгоняется.
— В Башне?
— Да. — Он смотрел, как догорает закат. — После разговора с вами на прошлой неделе я снова там был.
— Вы видели Сестру Благодать? Спрашивали, зачем она просила отыскать Патрика?
— Спрашивал. Но она не ответила. Я даже не уверен, что она меня слышала.
— Почему? Она была больна?
— В каком-то смысле да. Ее заразили страхом.
— Чего она боится?
— Что не попадет в рай. Общаясь со мной по-человечески, она совершила тяжкий грех. К тому же она скрыла от других, что у нее есть деньги, а деньги для Учителя — нечто одновременно грязное и святое. Он странный человек — сильный, властный, безумный, разумеется. Его влияние на окружающих слабеет, и чем меньше рядом становится последователей, тем яростнее и громче он проклинает. Даже наиболее преданные ему люди, такие, как его собственная жена или Сестра Благодать, устали. Что касается молодых, то для них уход из Башни — вопрос времени.
Он вспомнил окаменевшее лицо Сестры Смирение, ведущей на кухню трех послушных детей с непокорными глазами, обиженный голос Матери Пуресы, давно ускользнувшей из Башни и обитающей в светлых комнатах своего детства вместе с преданным Каприотом.
— Вы туда вернетесь? — спросила Марта.
— Да, я обещал. Кроме того, мне нужно сообщить Сестре Благодать, что человек, которого я по ее просьбе разыскивал, мертв.
— Вы не скажете о письме?
— Нет.
— Никому?
— Никому. — Куинн поднялся. — Мне пора идти.
— Да.
— Когда я вас снова увижу, Марта?
— Не знаю. У меня в голове все перепуталось из-за письма и… из-за того, что вы сказали.
— Вы сюда приехали сегодня, чтобы спрятаться от меня?
— Да.
— Жалеете, что я вас разыскал?
— Пожалуйста, не спрашивайте. Я ничего не понимаю.
— Хорошо.