Как он похож на ангела

— Альберта думает не о возможностях, а о собственной судьбе, и, как я сказал, весьма своеобразно. Она отказывается верить, что О'Горман мертв, потому что, по ее словам, если его убили, ей некого винить в своем несчастье. Она должна верить в то, что О'Горман исчез, чтобы отомстить. Без О'Гормана ей придется предъявить счет себе, а к этому она пока не готова, да и не будет готова никогда.

— Значит, она спятила?

— Похоже на то.

— Почему?

— Пять лет в камере меня бы доконали, — сказал Куинн. — Ей, видимо, тоже хватило.

Он вспомнил зал свиданий в Теколото и почувствовал презрение и неприязнь, но не к Альберте Хейвуд, а к обществу, которое отторгает часть себя самого и удивляется потом, что с ним неладно.

Ронда ходил взад и вперед по комнате, будто в камере находился он.

— Этого я напечатать не могу. Слишком многим не понравится.

— Вот именно.

— Джордж Хейвуд в курсе?

— Наверняка. Он у нее бывает каждый месяц.

— Кто вам сказал?

— Разные люди, включая саму Альберту. Ей посещения Джорджа в тягость, да и ему нелегко, но он продолжает ездить.

— Значит, он притворялся, что порвал с ней, чтобы сбить с толку мать?

— Не исключено, что кого-нибудь еще.

— Джордж странный человек, — сказал Ронда, хмурясь и глядя в потолок. — Я его не понимаю. То он такой скрытный, что не скажет, какое сегодня число, а то вдруг хватает меня за пуговицу и рассказывает полчаса, как поедет на Гавайи. Зачем?

— Чтобы вы напечатали это в газете. Так я думаю.

— Но он никогда не давал нам материала для светской хроники, поднимал крик, если его имя упоминалось в списке гостей на званом обеде. Откуда этот поворот на сто восемьдесят градусов?

— Ему очень хочется, чтобы все знали о его поездке на Гавайи.

— «Наш плейбой» и все такое? Нет. Это не похоже на Джорджа.

— Многое из того, что Джордж сейчас делает, на него не похоже, — сказал Куинн. — Зачем-то ему это надо. Ну, мне пора. Я и так вас задержал.

Ронда открыл очередную жестянку пива.

— Куда спешить? Я повздорил с женой и отсиживаюсь, пока она не остынет. Составьте мне компанию. Как насчет пива?

— Так же, спасибо.

— Между прочим, вы после приезда видели Марту О'Горман?

— А в чем дело?

— Да так. Жена звонила ей в больницу днем, чтобы пригласить на ужин в воскресенье, и ей сказали, что Марта больна, а когда жена поехала к ней домой, чтобы помочь, ни Марты, ни детей, ни машины не было. Я думал, вы знаете, где она.

— Вы чересчур высокого мнения о моей проницательности. Пока, Ронда.

— Стойте! — Ронда вдумчиво глядел на пиво. — У меня предчувствие. Насчет вас, Куинн. И оно говорит мне, что вы кое о чем узнали. И скорее всего, о чем-то важном. Нехорошо скрывать это от меня после всего, что я для вас сделал. Я ведь ваш лучший друг. Я дал вам полное досье О'Гормана.

— Да, мы с вами друзья не разлить водой, — сказал Куинн. — И вот вам мой дружеский совет: ложитесь спать. А что касается предчувствия, то выпейте аспирин, может, пройдет.

— Вы так думаете?

— Иногда я ошибаюсь.

— Сейчас вы точно ошибаетесь. Думаете провести старого газетного волка? У меня интуиция!

Поднявшись, чтобы проводить Куинна, Ронда наткнулся на угол стола, и Куинн подумал, что сила его интуиции находится в прямой зависимости от количества выпитого.

Он был рад снова выйти на воздух. Дул свежий ветер, и пустынный днем город наполнился после захода солнца. Все магазины были открыты, перед кинотеатрами выстроились очереди. Машины, набитые подростками, колесили по улицам, оглушая прохожих гудками, визгом шин и криками радио.

В мотеле Куинн поставил машину в гараж и закрывал дверь, когда кто-то позвал его из-за куста жасмина:

— Мистер Куинн! Джо!

Он обернулся и увидел Вилли Кинг, прислонившуюся к стенке гаража, словно ей было нехорошо. Она смотрела на Куинна остекленевшими глазами, и лицо у нее было таким же белым, как цветы на кустах.

— Я вас жду. Давно, — сказала она, — целую вечность. Я не знаю, что делать.

— Устраиваете очередное представление, Вилли?

— Нет! Нет! Это правда.

— Настоящая правда?

— Бросьте! Всегда заметно, когда человек врет, а когда нет.

— В вашем случае — не всегда.

— Ну что ж, — сказала она, стараясь говорить с достоинством, — тогда не смею вас больше беспокоить.

— Как хотите.

— Она пошла прочь, и тут Куинн заметил, что на ногах у нее старые матерчатые тапочки. Вряд ли бы она надела их, если собиралась устроить представление. Он окликнул ее, и она после секундного колебания вернулась.

— В чем дело, Вилли?

— Во всем. Вся моя жизнь пошла прахом.

— Пойдемте ко мне в номер и поговорим спокойно.

— Нет.

— Вы не хотите говорить со мной?

— Я не хочу идти к вам в номер. Это неприлично.

— Может быть, — сказал Куинн, улыбаясь. — Тут есть еще внутренний двор, пойдемте туда.

Двор состоял из нескольких квадратных ярдов травы, окружавшей плавательный бассейн величиной с большую лохань. В нем никто не купался, но на бетонной дорожке видны были мокрые детские следы и на воде покачивался крохотный синий матрасик. От мотеля и улицы двор загораживали олеандры, усеянные розовыми и белыми цветами.