Как перевоспитать хулигана

— Я не знаю, что ещё сказать. Я вообще не собирался приезжать. Мать заставила.

Тыдыщ. На тебе подзатыльник, Бельичевская. Спустилась с небес на землю?

Приземление как, не очень? Кости целы? Гипс понадобится?

— Рада слышать, — видимо, моё разочарование слишком явно, потому что Руслан спохватывается.

— Не, не в смысле, не хотел… Хотел, но… — из него вырывается протяжное «пфф», обрезающее попытки объясниться. — Давай выйдем на улицу.

— Зачем?

— Мне надо покурить.

— Ты только что курил, — по стоящему вокруг него амбре это угадывается без проблем.

— Надо ещё.

— Иди. Я тебя не держу. Ты сам пришёл. Пусть и не по собственному желанию.

— Да, млять, по собственному, конечно.

— Сам только что ск…

— Мало ли что я сказал! — грубо перебивают меня. — Я много чего говорю, по делу и без.

— Кричать необязательно.

Просьба действует.

— Слушай, — потирая переносицу, продолжает Рымарь уже спокойнее. — Да, я лажанул. И да, перед тобой виноват. Мог бы, всё исправил. Вот только не могу, и эта беспомощность скоро сожрёт меня, отвечаю.

— В таких случаях обычно просят прощения. Говорят, легчает.

— А я, по-твоему, что делаю?

— Нормально. По-человечески.

— Уж как умею, — смачно выругнувшись, в лёгкие набирают побольше воздуха. — Прости, — выпаливают на одном дыхании. — Прости, прости и ещё раз прости. Могу повторить хоть дюжину раз, если это на что-то повлияет.

— Дюжины не надо. Достаточно и этого, — киваю, давая понять, что услышала его. — И всё же, хочу внести ясность. За что?

— Что, за что?

— За что ты извиняешься?

— А не очевидно? За то, что ударил.

Ну вот. О чём и речь.

— Но ведь это не так. Если бы ты меня ударил, поверь, порог этого дома ты больше никогда не переступил.

— Я. Тебя. Ударил. Сделал больно. Это то, что выходит за все мои личные границы и не имеет…

Торможу его жестом.

— Мы оба понимаем, что это случайность. В которой виновата только я сама. Ты защищал мою честь, а на это не обижаются.

Руслан озадачивается. Конкретно.

— Я что-то не вдупляю. Так ты злишься или нет?

— Злюсь. Но по другой причине.

С макушки раздражённо сдёргивается мешающийся капюшон, под которым прячется растрепавшийся пучок и виноватые глаза. Вот теперь вижу.

— Не понимаю, — мотает он головой. — Хоть тресни, не врубаюсь.

— Я злюсь за то, что ты ушёл.

Секундный ступор.

— Да ты же сама меня прогнала!

— А ты послушался.

— Потому что видел твоё лицо! Которое чуть ли не кричало, что… Сука, — это не мне, если что. Это его бомбит от переизбытка эмоций. Настолько, что на месте стоять не может, накручивая круги мимо маминых напольных горшков с фикусами. — Я три гребаных дня с ума сходил, стыдясь показаться перед тобой, а ты и не думала меня ненавидеть? Издеваешься?!

— А я эти три дня по стенке лезла, — тихо отвечаю, разглядывая нежные бутоны васильков. — От того, что ты просто исчез.

— Твою мать, потому что был уверен, что это точка. Что между нами всё кончено.

Что ты меня видеть больше не захочешь!

Чувствую вновь полившееся по венам согревающее тепло. Меня без анестезии всё это время резала мысль о его безразличии, поэтому слышать пусть даже такой нервозный тон… До мурашек.

— Не кончено.

Рымарь тормозит, со скрипом подошвы высоких военных ботинок разворачиваясь ко мне.

— Нет?

— Нет.

В следующее мгновение меня притягивают к себе, накрывая губы заветным поцелуем, которого, я боялась, нам уже больше не удастся повторить. Но нет. Вот он.

Головокружащий, манящий и дурманящий хлеще лопающихся пузырьков в бокале с шампанским, забытый на столе.

Моё тело безропотно обмякает в его руках, а из ослабевших пальцев выпадает букет, шмякающий у босых пальцев, которые тёплые зимние гетры не закрывают. Я сама бы, наверное, упала, настолько дрожат колени, если бы меня не прижимали к себе. Так нежно и так долгожданно.

Можно ли от поцелуев забыть обо всём на свете?

Можно ли терять голову от всего лишь чьих-то прикосновений?

Можно ли влюбиться в кого-то так, что забываешь, как это — дышать?

Можно ли зависеть от кого-то так, что жизнь становится неполноценной и лишённой красок, если его нет рядом?

Ответ — можно.

Худший Новый Год стремительно превращается в самый лучший только потому что он со мной. Здесь и сейчас.

Поцелуй заканчивается, но у меня нет сил оторваться от Руслана. Да и он не торопится отстраняться, стискивая меня с такой силой, что удивительно как не трещат рёбра. Вот сейчас я чувствую, что он скучал не меньше меня. В случае с Русланом Рымарем молчание — действительно золото. Ему лучше ничего не говорить. Только делать.

— Я был уверен, что потерял тебя, — скользя кончиком носа по моим волосам, шепчут едва слышно, оставляя поцелуй на виске. Точно туда, куда прилетел его локоть.

Чего уж, мы оба сглупили. Я тоже погорячилась, споткнувшись на неопытности. Не стоило выставлять его. Нужно было просто дать остыть и после уже нормально поговорить, но у меня самой в тот момент нервы были на пределе и получилось… что получилось.

— Да куда я денусь, — обнимаю его за шею, с наслаждением утыкаясь лбом в сильное плечо. От кожанки пахнет табачным дымом и уличной прохладой.