Как перевоспитать хулигана

Вот они — последствия детской травмы ребёнка, которому приходилось терпеть насилие в собственной семье. В месте, где маленький мальчик должен чувствовать себя защищённым, а вместо этого защищал и защищался сам. И вот они, моменты, в которые эти последствия проявляются особенно явственно. По натуре мирный, пусть и не самый сговорчивый человек просто выпадает из реальности, едва включается триггер и возникает угроза.

Пугающе, странно и неприятно. Самообладание дало сбой и остаток смены я тупо проревела на плече Амины, пока Ильдар подавал мне бумажные полотенца, пытаясь всячески развеселить. Получилось не очень, но до дома кое-как доехала, моментально отключившись от переизбытка эмоций, а, проснувшись, не обнаружила ни одного сообщения. Не было их и на следующий день, как и не объявился Руслан в универе в понедельник, в последний день сдачи зачётов.

Последнее стало прямо-таки ударом в спину, потому что до этого-то он был там со мной каждый день. Каждый. Мать. Его. День. Забирал из дома, отвозил и торчал на парах, залипая в сериалы и позволяя мне плести ему кривые косички. Торчать на лекциях ему было, естественно, скучно, но Рымарь упрямо отсиживал каждую. Ради меня.

И даже не вступал в конфликты с преподами! Почти. Один раз его всё-таки выгнали за не состыковку мнений в грубой словесной форме, но торчать без дела в коридоре ему не понравилось и впредь он держал язык за зубами.

Из-за моих закинутых на него ног даже пришлось отсесть на задний ряд, к особо не парящемуся по этому поводу вечно дрыхнущему Паше. Зрению хана, зато затылок больше не сверлили насквозь, когда всем стало очевидно, что мы вместе.

Вернее, когда Руслан, не собирающийся прятаться по углам, дал это понять своим поведением. А тут вдруг я одна заявилась. Конечно, выглядит странно и плевать все хотели, что для того могут быть самые разные обстоятельства.

На фоне общего стресса, беготни с курсовыми и накапливающейся раздражительности всё, что накипело, вылилось в пост на личной страничке. В комментарии пока не заглядывала: и телефон, и ноут остались наверху, я же чуть ли не с утра топчусь на кухне. Бедная плита не успевает варить сразу столько котелков.

Бесконечный конвейер: старое снял — новое поставил, что остыло — пошёл нарезать.

Представление не имею, нафига нам столько еды, ведь соседи начинают прибывать ближе к девяти вечера с собственными заготовками. Приходят рвано, по частям. Там двое, там трое, там ещё один. Никто не стучится и не звонит заранее, у нас так не положено. Здесь давно все свои, поэтому заваливаются без предупреждения, оповещая разве что миролюбивым: «Хозяева, принимайте гостей» или «Ой, как же вкусно пахнет».

Почему я упомянула про стук? Потому что, когда уже все уселись за готовый треснуть пополам от обилия блюд стол, через гул голосов и приглушённый звук играющего по телеку новогоднего концерта улавливается вежливая барабанная дробь в дверь, на которую активно реагирует Пятнашка. Если бы не она, могли бы и не обратить внимания.

Бабуля, сидящая ближе всех к выходу, идёт проверять, но почти сразу возвращается, красноречиво тыча пальцем себе через плечо.

— Иди, родная, — выразительно светя ожившими от мимики морщинами, кивают мне. — Прынц твой с цветуёчками явился. Если нужны садовые ножницы чикнуть патлатую головушку, они в нижнем ящике.

Обхожусь без ножниц и иду в прихожую на ватных ногах. Сердце ухает в пятки при виде сидящего на корточках Руслана, играющегося с далматином. Промокший капюшон толстовки накинут на голову, а на плечах косухи тают снежинки. Услышав мои шаги Рымарь резко выпрямляется, и я замечаю в его руке охапку ярко-синих васильков в крафтовой обёрточной бумаге.

Васильки. Он где-то откопал васильки. Их в принципе не везде найдешь, а уж за два часа до Нового Года, когда большая часть цветочных закрыта и подавно. Просто… васильки. Не розы, не герберы, ни пионы. Васильки. Это ведь МОИ цветы.

— Я тебе звонил, — Рымарь смотрит на меня… но как, я пока понять не могу. С тревогой? Сомнением? Равнодушием? Из-за капюшона и рябящих в полумраке гирлянд не понять.

— Когда?

— Последние несколько часов.

— Я не видела. Телефон наверху.

— А я думал, не хочешь слышать.

Знал бы ты, дурень, КАК хочу. Сказать или не сказать?

— Она тебя любит, — вместо этого нейтрально замечаю я, кивая на юлой вьющуюся возле его ног Пятнашку. Стараюсь звучать нейтрально, но внутри всё будто под мясорубкой кромсается. Я дико соскучилась. Всего несколько дней, но тянулись они как целая вечность. Слишком сильно он впечатался под кожу. Слишком. Нельзя так.

— Только она?

Ответ я прекрасно знаю, но в данную секунду, он будет неуместен.

— Зависит от того, зачем ты пришёл.

— Сама догадаешься? Помнится, ты как-то сказала, что извиняться положено с цветами… Короче, на, — мне практически впихивают букет в руки. — Я кретин, дебил, идиот и далее по списку. Можешь набросать ещё подходящих эпитетов, под всеми подпишусь.

Ох… Не самое лучшее извинение, какое мне доводилось слышать, но и оно лучше, чем та тишина, что была.

— Принимается. Это всё?