Как Пётр Первый усмирил Европу и Украину, или Швед под Полтавой

В-четвертых, болезнь и усталость от войны пожилого человека неминуемо должны были привести его к осознанному или подсознательному желанию быстрее закончить боевые действия и попасть в более или менее комфортные условия существования, которые в сложившихся обстоятельствах мог обеспечить только русский плен. Наличие такого желания, что неизбежно должно было отрицательно сказаться на качестве командования войсками, подтверждается поведением Реншельда. По воспоминаниям Гилленкрока, во время отступления шведов с поля битвы, когда некоторые высшие офицеры пытались собрать разрозненные группы кавалерии, выходившие из Малобудищенского леса, Реншельд направился в сторону русских редутов, а на предупреждение о неприятеле в той стороне, фельдмаршал ответил, что там свои[845]. Причем до этого фельдмаршала видели разговаривающим с графом Пипером, который вскоре направился в сторону Полтавы, чтобы сдаться там в плен[846]. По воспоминаниям самого Пипера, он трижды догонял Реншельда и просил фельдмаршала организовать отступление армии с поля боя, чтобы собрать войска в районе расположения обоза, но Реншельд каждый раз уезжал от него в поле в сторону противника (свое пленение Пипер объясняет тем, что его вместо обоза завел к Полтаве один из убегавших шведских офицеров, однако, по другим данным, Пипер подъехал к городу вместе со служащими королевской походной канцелярии и отрядом в составе 93 солдат и офицеров и здесь приказал бить в барабан, сигнализируя сдачу в плен)[847]. Даже генерал Левенгаупт, находившийся в эпицентре боя вместе со шведской пехотой, которая была разгромлена и почти вся перебита, достиг шведского лагеря, тогда как Реншельд, бывший вблизи от короля (также, кстати, спасшегося от плена), сдался русским. Поэтому не исключено, что фельдмаршал действительно сыграл под Полтавой роль Пармениона.

В данном контексте примечательно, что царь Петр, велев отобрать у пленных шведских генералов их шпаги, фельдмаршала Реншельда пожаловал шпагою российскою: «… государь, выхваляя мужество и храбрость фелтьмаршала Рейншилда в воинских делах, пожаловал ему шпагу свою и позволил ее носить»[848] (также шпаги были возвращены гражданскому чиновнику-министру Карлу Пиперу и волонтеру-иностранцу на шведской службе герцогу Максимилиану Вюртембергскому[849]). При этом, несколько позже, царь под видом подарка издевательски вернул саксонскому курфюрсту Августу II ту шпагу, которую вручил ему же, вступая в союз с Саксонией в начале Северной войны, и которую Август в 1707 году передарил Карлу XII в связи с заключением Альтранштадтского мира[850]. Эту шпагу русские обнаружили после Полтавской битвы среди личных вещей шведского короля. Возможно, дар Реншельду также был сделан с намеком со стороны Петра I, склонного к жестокому сарказму, характерному для шизоидных личностей. Тем не менее, сейчас уже достаточно сложно установить, получил ли Реншельд, находясь в плену, какие-либо деньги от царя и в какой сумме.

Также интересно, что Реншельду, одному из немногих плененных под Полтавой высших шведских офицеров, было разрешено вернуться в Швецию в 1718 году, еще до окончания Северной войны, после того как его обменяли на генералов Трубецкого и Головина, взятых в плен под Нарвой (в это время Реншельду было 67 лет, и он прожил еще до 1722 года[851]). Перед возвращением, будучи на обеде у князя Голицына в присутствии официальных лиц, Реншельд презрительно и критически высказался в адрес Карла XII, чего не позволял себе даже Петр I. При этом после возвращения из плена Реншельд успел в ноябре 1718 года в Норвегии встретиться и побеседовать с самим королем Карлом XII, за два дня до гибели Карла[852]. Сразу же после смерти короля Реншельд высказался на военном совете в пользу прекращения кампании в Норвегии, за что получил от наследников шведского престола крупную денежную выплату в размере 12 тыс. талеров. По мнению Б. Григорьева, это был норвежский вариант голосования по поводу капитуляции, уже проверенный в Переволочне и заключавшийся в поиске удобного предлога, чтобы уклониться от боевых действий, поскольку у шведского генералитета не хватило ни смелости, ни совести, ни чести, чтобы в трудный час проявить принципиальность и исполнить волю короля[853].

Вместе с тем Казимир Валишевский указывает, что, хотя после сражения под Полтавой на Реншельда пало обвинение в измене, однако не менее верно считать фельдмаршала всего лишь посредственным военачальником[854].

В свою очередь король Карл XII был убежден, что фельдмаршал Реншельд в битве под Полтавой исполнил свой долг, но ему плохо помогали генералы, которые делали свое дело неправильно[855].

Поэтому другая значительная доля ответственности за неудачный исход шведского похода в Россию лежит на генерале Левенгаупте.