Как пишется история: Кронштадтские события 1921 года

Косвенно свидетельствует об отсутствии связей между С. М. Петриченко и эмигрантскими организациями еще и то, что соглашение о сотрудничестве между ним и тем самым Г. Е. Эльвенгреном было достигнуто только через полгода – 3 октября 1921 г.288. И хотя С. М. Петриченко активно сотрудничал с социалистическими организациями (например, с редакцией «Воли России»), с более правыми структурами он вступил в союз существенно позднее.

Степень неготовности эсеров к развернувшимся событиям отражена в статье А. П. Новикова «Эсеровские лидеры и Кронштадтский мятеж 1921 года», вышедшей в журнале «Отечественная история» в 2007 г. Автор цитирует письма В. М. Чернова, полные горечи и разочарования: «В общем и целом было бы с нашей стороны лицемерием или трусостью не признаться самим себе, что в падении Кронштадта, ждавшего и не получившего своевременной помощи, есть доля и нашей вины, и нашей ответственности. Мы были застигнуты врасплох, мы были не подготовлены. Наши силы оказались страшно разбросанными и удаленными от театра действий. Вся организация заграничных сил имела огромный крен на Запад… Мы получили суровый, тяжелый, но заслуженный урок». И еще более суровая оценка: «Ведь это же банкротство наше как деятелей, банкротство полное, смешное и жалкое!»289 И это высказывания В. М. Чернова – одного из лидеров эсеровского движения в эмиграции, оказавшегося ближе всего к Кронштадту – в Ревеле. А ведь, как вы помните, именно «эсеровский» и был одним из ярлыков, навешенным советской пропагандой на мятеж.

По версии Пола Эврича, главной причиной выступления является «горькое разочарование, постигшее их (матросов – В. П.) как бывших участников революции». П. Эврич старается отвести обвинения членов ВРК в причастности к буржуазии или принадлежности к каким-либо политическим партиям. Он доказывает рабоче-крестьянское социальное происхождение членов ВРК по той причине, что ему надо доказать отсутствие внешнего фактора в произошедших событиях. А моряки остались «красой и гордостью», бескорыстными служителями идеалам революции. По мнению автора, на Балтике существовали традиции бунтарства: «как их предшественники, …были морской вольницей, людьми необузданных страстей, инстинктивно сопротивлявшимися навязываемой извне дисциплине, и жаждали свободы и приключений. Под влиянием слухов или винных паров они… были готовы переступить дозволенные границы и выплеснуть ярость на богатых и облеченных властью людей»290

Желая доказать, что именно сочувствие крестьянству и пролетариату заставило матросов в 1921 г. восстать, Пол Эврич пытается найти подобные причины и в бунтах 1905, 1906, 1917 годов: «…крестьянские восстания, терроризм… с 1902 по 1905 год задели чувствительные струны… Первые серьезные волнения произошли в Кронштадте в октябре 1905 года… звучали призывы к свержению самодержавия и провозглашению демократической республики с предоставлением всему народу гражданских свобод»291. Можно согласиться с автором, что истоки событий 1921 г. необходимо искать в более ранних событиях. Но, не проанализировав причины выступлений матросов в 1905–1917 гг., автор, как мне кажется, не может выводить из них стремление матросов к «гражданским свободам» для всей России в 1921 г.

Пол Эврич, развивая идеи анархистов, выделяет и местные причины выступления матросов в 1921 г. Он считает матросов сторонниками децентрализации власти, создания повсеместно местных советов, которые они видели «по-настоящему народной демократической моделью управления после древнерусского вече и казачьего круга». Учредительное собрание, по мнению П. Эврича, матросы не поддержали в связи с его общенациональным характером. Именно стремление к обособлению Кронштадта Пол Эврич и считает причиной вначале политического союза с коммунистами (реализация в 1917 г. большевиками лозунга «Вся власть Советам!»)292, а позднее и конфликта матросов с партией, которой для победы по всей России, как считает автор, необходимо было полное подчинение местных ресурсов, в том числе и человеческих293. П. Эврич видит приметы кронштадтского сепаратизма также в большом количестве украинских фамилий в списке Временного революционного комитета. По словам автора, «Петриченко был ярым националистом, за что товарищи прозвали его “Петлюрой”»294. Это утверждение, правда, не подкрепляется соответствующей ссылкой. Такой вывод автора выглядит недостаточно аргументированным. Из 15 членов ВРК только у троих однозначно украинские фамилии. Да и может ли наличие украинской фамилии характеризовать человека как сепаратиста? Так мы, например, можем премьер-министра Великобритании Бориса Джонсона за одно имя записать в сторонники объединения с Россией.