Как пишется история: Кронштадтские события 1921 года

В этот период открывается доступ к архивам, у новых политических структур появляются новые возможности для обвинений в отношении так называемого коммунистического режима. В 1994 г. был опубликован заключительный отчет о Кронштадтских событиях Комиссии при президенте России по реабилитации жертв политических репрессий, подготовленный на основании вновь открытых документов. Эти документы публиковались в журнале «Вопросы истории», а затем вышли отдельным сборником. Выводы о причинах выступления кронштадтцев, сделанные в этом отчете, уже знакомы: «Моряки Кронштадта, являвшиеся, как известно, главной опорой большевиков в октябрьские дни 1917 г., одними из первых поняли, что произошла, по существу, подмена Советской власти властью партийной, а идеалы, за которые они боролись, оказались преданными»381. Здесь же ставится вопрос о незаконности последовавшего террора, его чрезмерной жестокости.

Всеми без исключения исследователями, да и самими участниками выступления, отмечалась связь выступления с петроградской «волынкой». Эта связь кронштадтских матросов и питерских рабочих прослеживается еще с 1905 г., с первого кронштадтского выступления. Считается, что здесь налицо сильное влияние так называемых революционных традиций матросов. Авторам, оценивающим «волынку» как причину движения (а не всего лишь повод), это позволяет считать подлинную мотивацию матросов в их «истинной» революционности. Развивая эту мысль, некоторые авторы считают кронштадтское выступление реакцией на отход большевиков от подлинных революционных принципов, а сами события наглядно иллюстрируют тиранические тенденции коммунистического руководства. На такую версию также работают, например, анархические требования уравнивания пайков и беспартийных выборов.

Действительно, и у крестьян, и у матросов-анархистов было много поводов для недовольства политикой большевиков. Однако односторонние оценки движения как мелкобуржуазного (крестьянского) или как «истинно революционного» (матросы-анархисты) вытекают только из идеологических установок авторов. Возможно, такие концепции страдают излишней схематичностью и содержат многочисленные противоречия. Как отечественная, так и зарубежная историография, во многом даже до сегодняшнего дня, страдает двумя главными недостатками: почти безграничное доверие идеологическим и пропагандистским заявлениям руководителей Временного революционного комитета, почти полное отсутствие внутренней критики их программных заявлений, а также стремление присвоить всему движению мотивы только одной из социальных групп участников выступления: или новобранцам-крестьянам, легко поддающимся влиянию меньшевиков и эсеров, или героям 1917 г. – матросам-анархистам, настоящим идеалистам революции, не имеющим своих личных корыстных мотивов. При этом исследователи не замечают того временного, свойственного только Кронштадту, консенсуса, сложившегося между матросами, солдатами и жителями города на основе их общего недовольства сложившейся в их городе обстановкой. Падение материального достатка (тем более относительно некоторых других групп населения) и вовлечение флота в политическую борьбу 1921 г. – вот те причины, которые смогли на определенное время объединить команды нескольких кораблей и гарнизон крепости против вполне конкретных партийных и флотских деятелей, и только отчасти – против всей партии. Существовавшая определенная специфика снабжения и содержания Балтийского флота, Кронштадта, флотских экипажей, командования, советской администрации, экономические процессы в Кронштадте мало исследованы в литературе. В 1990-е гг. стал использоваться новый аргумент в пользу особенной «сердобольности» матросов в отношении всей России – ведь их паек был существенно больше, чем у рабочих Петрограда, за которых они «вступились»382. По мнению, например, А. Б. Широкорада, это является подтверждением бескорыстности матросов в стремлении защитить интересы рабочих и крестьян. Возможно, кто-то из участников движения искренне и переживал за жителей остальной России. И даже за дело революции. Но имеем ли мы достаточно оснований, чтобы считать, что для всех кронштадтцев это был главный мотив для выступления? А не только повод?