Как полюбить вино. Мемуары и манифест

Я все еще любил этот город. При любой возможности, правда, с переменным успехом, невзирая на сумбурный график, я исследовал его вместе с друзьями Джимом и Кристин, а также с другом детства Питом, который учился в бизнес-школе. С большим трудом я выдержал первую чикагскую зиму. Однажды ударили морозы, термометр показывал минус 23 °C. На озере Мичиган вода замерзла в виде волн, при этом ото льда поднимался пар, словно замерзшая вода была теплее воздуха. Каким-то образом моя крошка Honda Civic заводилась на морозе, и в свободное время я отправлялся в район Южная Сторона, в «Баддиз Гайз Чекерборд Лаунж», чтобы посмотреть блестящие блюзовые постановки, и в «Леонз», где неприлично вкусные свиные ребрышки барбекю подавались через пуленепробиваемое стекло. Возле дома на Норт-Линкольн располагался ресторанчик «Перальтас», известный отменными бисквитами и подливкой, а на Норт-Седжвик – «Твин Энкорс», специализирующийся на ребрышках и прикидывающийся пиццерией. Как вы думаете, сколько мест с барбекю, где играют Синатру?

Но я понимал: настала пора прощаться. Работа в Чикаго не пробудила во мне желания по достоинству оценить профессию журналиста. Редакторские обязанности не доставляли радости. Я с удовольствием писал, когда доводилось это делать. У меня сохранились смутные воспоминания о написании некролога изобретателя корндога, но до сих пор нигде не могу отыскать копию сего шедевра.

Пока я готовился осчастливить газеты по всей стране последней версией моего резюме, ненароком задумался, стоит ли претендовать на место журналиста. И отец, человек практичный, отговорил меня.

«В качестве редактора ты можешь устроиться в лучшие газеты страны, – втолковывал он. – Но карьеру журналиста придется начинать в Podunk Bugle». Под Bugle понималась мифическая газета, где каждую ночь имела место любая форма непрофессиональных журналистских оскорблений.

Меня не привлекал ни Поданк, ни что-либо другое к югу от крупнейших городов в стране. В этот раз я пытался устроиться в New York Times, Boston Globe и Philadelphia Inquirer. Моей заветной мечтой было возвращение в родной Нью-Йорк, но казалось безумием рассчитывать на работу в Times. В общей сложности в этой сфере у меня насчитывалось менее года опыта, я ощущал себя в большей степени выпускником, нежели настоящим журналистом, и целыми днями размышлял о том, что собираюсь делать со своей жизнью. Представьте себе гитариста из третьесортной группы, играющей в барах по выходным, который рассчитывает отправиться в турне с Бобом Диланом. Разумеется, в жизни всякое бывает, но лучше иметь запасной план.

Чудом мне удалось заполучить предложения попробоваться и в Филадельфии, и в Нью-Йорке. Несколько дней я поработал в Inquirer в отделе городских новостей, а затем пять дней в отделе международных новостей New York Times.

Можно ли было отнести Times к высшей лиге? Помню, как весной 1984 года впервые переступил порог редакции на третьем этаже. Грозный гигант-охранник с подкрученными вверх белыми усами и каменным лицом, не сказав ни слова, стремительно провел меня внутрь. По сравнению с Sun-Times редакция была просторной, правда, тоже на удивление ужасной на вид, совершенно не соответствующей лучшей газете в стране. Кошмарного оранжевого цвета ковер, затертый до серого и коричневого в результате миллионов пролитых чашек кофе и бесконечного снования туда-сюда шаркающих редакторов и репортеров. Сигаретный дым, пропитавший все вокруг, оставил на ковре беловатый налет. В помещении в поте лица трудились мужчины и женщины в состоянии крайнего раздражения и ажитации.

Раздававшееся клацанье компьютерных клавиатур совсем не походило на какофонию стуков, которую я помнил по визитам к отцу в редакцию Newsday еще во времена пишущих машинок и телетайпов. Сегодня компьютерами уже никого не удивишь, к тому же спокойный стук клавиш был практически незаметен в общем гвалте. Каждые несколько минут слышался свист и глухой удар, это пластиковая капсула в кожаном чехле с распечаткой очередной статьи внутри по пневматической трубе отправлялась в наборный цех. Вскоре по такой же трубе возвращалась пустая капсула… и совершался очередной виток. Это было время заката пневматической почты, которую по праву считали скоростными венами и артериями новостных отделов по всему миру. Компьютерный набор стремительно вытеснял эту систему, ее дни были сочтены, это было предзнаменование исчезновения уже в ближайшем будущем символа классического отдела новостей мегаполисной газеты.

Время от времени кто-нибудь из редакторов ревел: «Копия!» Ошеломленный и растерянный клерк вскакивал с места и рысцой бежал исполнять распоряжение редактора. Среди клерков были и мужчины средних лет, которые, судя по всему, решили, что зарплата есть зарплата, она в любом случае лучше амбиций, и совсем зеленые юнцы, не моложе, как мне казалось, чем я. К одному человеку, сухощавому, седому, курящему трубку, они относились с особой опаской, словно съежившаяся собака, которая знает, что сейчас получит нагоняй.