Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

Заговорили о его собственных произведениях. Ему самому из них нравятся больше «Елеазар», «Жизнь человека», начинает нравиться «Иуда Искариот». Меня поразило упоминание автором двух любимых моих вещей. По поводу рассказов «Бездна», «В тумане» Леонид Николаевич заявил, что «таких» он больше и не пишет. Благонравное заявление это звучало особенно пикантно ввиду того, что обращено оно было к графине Софье Андреевне, в свое время печатно разнесшей Л. Андреева за «Бездну»²⁶.

Рассказывал далее Леонид Николаевич, как в начале своей писательской деятельности он «изучал стили» разных писателей – Чехова, Гаршина, Толстого, разбирая их сочинения синтаксически и стараясь подделываться «под Чехова», «под Гаршина», «под Толстого». Ему это удавалось со всеми, кроме Толстого.

– Сначала шло, – говорил он, – а потом вдруг что-то такое случалось, захватывало, и нельзя было ничего понять, отчего это!

Вошел Лев Николаевич. Он предложил Леониду Андрееву писать для дешевых копеечных изданий «Посредника». Но Андреев заявил, что, к сожалению, не может этого, так как он «сделал, как Чехов»: запродал какой-то фирме раз навсегда не только то, что написал, но и то, что он когда-нибудь в будущем напишет.

За чаем он рассказал Льву Николаевичу о писателе Корнее Чуковском, поднявшем вопрос о специальной драматической литературе для кинематографа. Сам Андреев этим вопросом очень увлечен. Лев Николаевич слушал сначала довольно скептически, но потом, видимо, мало-помалу заинтересовался.

– Непременно буду писать для кинематографа! – заявил он в конце беседы.

Как известно, специально для кинематографа Л. Н. Толстой ничего не написал, но все же понял доводы Л. Андреева в пользу нового, тогда еще находившегося в зачаточном состоянии рода искусства.

Когда вечером Лев Николаевич зашел ко мне, как обычно, просмотреть отправляемую корреспонденцию, я спросил, какое впечатление произвел на него Л. Андреев.

– Хорошее впечатление. Умный, у него такие добрые чувства, деликатный человек. Но я чувствую, что я должен сказать ему прямо всю правду: что много пишет!..

На другой день утром Лев Николаевич еще раз гулял в парке наедине с Л. Андреевым. О чем они говорили, неизвестно. Возможно, что Лев Николаевич и сказал молодому собрату по перу свою «правду», разумеется, найдя для этого надлежащую форму.

Я пожалел, что, по причине раннего отъезда Леонида Николаевича, в 10 часов утра, Софья Андреевна, встающая поздно, не успеет его снять со Львом Николаевичем, как она вчера намеревалась. Но у Андреева оказался в багаже заряженный фотографический аппарат. Тогда я сам сообщил Льву Николаевичу о желании гостя сняться с ним и, когда Лев Николаевич согласился на это, снял их вместе. Я долго потом был убежден, что я что-нибудь сделал не так и фотография моя не удалась, потому что нигде в журналах и газетах она не появлялась. Не появилась даже при воспоминаниях Л. Андреева о Толстом, опубликованных им после смерти Льва Николаевича в иллюстрированном журнале «Солнце России». И только в 1925 году я увидал эту фотографию у вдовы Л. Н. Андреева Анны Ильиничны, с которой познакомился в дачном местечке Вшеноры под Прагой, в Чехословакии. Оказывается, из скромности или из опасения обвинений в нескромности Л. Н. Андреев ни за что не хотел опубликовать фотографию, изображающую его вместе с Л. Н. Толстым.

Мне остается только рассказать, как уезжал Л. Андреев из Ясной Поляны. Лев Николаевич уже сидел, занимаясь, в своем кабинете. Леониду Николаевичу захотелось проститься с ним, и мы вместе отправились с террасы наверх, в кабинет. В маленькой гостиной, откуда ведет дверь в кабинет, Леонид Николаевич приостановился, а я постучал ко Льву Николаевичу.

– А! – услыхал я его голос. – Это, верно, Леонид Николаевич уезжает?

И тотчас послышались его шаги. Дверь открылась. Фигура Льва Николаевича, с лицом, озаренным приветливой улыбкой, выросла на пороге. Леонид Андреев робко приблизился и стал благодарить за любезный прием. Лев Николаевич просил его приезжать еще.

– Будем ближе! – произнес он и затем добавил, – позвольте вас поцеловать!

И сам первый потянулся к гостю.

Остановившись в гостиной, я был невольным свидетелем этой сцены. Вынужден подчеркнуть это, потому что нашлись люди, которые потом… отрицали, что Лев Николаевич поцеловал Л. Андреева, и сумели воспоминание, которое было для Л. Андреева, может быть, самым трогательным во всей его жизни, отравить ядом насмешки и сомнения.

Невозможно описать, как взволновал Л. Н. Андреева поцелуй Толстого:

– Скажите… скажите Льву Николаевичу, – прерывающимся голосом говорил он, когда мы вместе спускались по лестнице, оборачивая ко мне взволнованное лицо и едва глядя на ступеньки, – скажите, что я. был счастлив, что он. такой добрый!..

Сел в пролетку, захватил небольшой чемодан и фотографический аппарат и, провожаемый напутствиями части обитателей дома, уехал.