Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

Трогательны были эти робость, сдержанность, благоговейное внимание Леонида Андреева в общении с Л. Н. Толстым. Я уже наслышан был о нем, как о человеке гордом и самолюбивом, и ничего-то, ничего от этих гордости и самолюбия не осталось в Ясной Поляне. И это в моих глазах, говорит больше всего за Леонида Андреева, за высоту и благородство его духа. Он знал, с кем говорил, и держался по отношению ко Льву Николаевичу подлинно как сын к отцу. И вот это-то и есть лучшее доказательство того, что они были одного духа.

Совсем другой – спокойный, ясный, открытый, любезный – был Владимир Галактионович Короленко в Ясной Поляне. Такой же – спокойный, ясный, открытый и любезный – был он, наверное, и у себя дома, в Полтаве, и в редакции «Русского богатства» в Петербурге.

Короленко явился не внезапно, как Л. Андреев, а прислал о своем приезде телеграмму: «Был бы счастлив побывать, прошу сообщить, не обеспокою ли Льва Николаевича». Софья Андреевна ответила: «Все будут рады вас видеть, приезжайте».

Телеграмма пришла 4 августа, а 5 августа Короленко приехал. Так как в телеграмме не был указан поезд, то Владимиру Галактионовичу пришлось прийти пешком со станции Козлова Засека, где лошадей никогда не бывало. Я первым встретил Владимира Галактионовича и провел его в зал. Сейчас же пришла туда и Софья Андреевна, извещенная о приезде гостя.

В. Г. Короленко в 1910 году был уже почтенным старичком. Коренастый, невысокого роста. Благообразное, спокойное лицо, с окладистой бородой и добрыми глазами. Движения неторопливы, мягки, определенны. Чисто и просто одет в темную пиджачную пару.

Лев Николаевич, отдыхавший после верховой прогулки, вышел к обеду.

– Я приготовил фразу, что вы напрасно не известили нас о времени приезда, – говорил он, здороваясь с гостем, – напрасно истратили три рубля на ямщика. Знаю, знаю! А вы пешком со станции пришли.

Действительно, Льву Николаевичу уже рассказал кто-то, что Короленко пришел пешком с Козловки, вместо того чтобы сойти с поезда в Щекине, где есть извозчики.

– Счастлив видеть вас здоровым, Лев Николаевич, – говорил Короленко, сияя улыбкой и пожимая Льву Николаевичу руку.

Как и можно было ожидать, Лев Николаевич сразу заговорил о статье Короленко о смертных казнях. Статья эта – «Бытовое явление (Заметки публициста о смертной казни)» – была напечатана в двух книжках «Русского богатства» за 1910 год и произвела на Льва Николаевича исключительно сильное впечатление. Он плакал, читая ее, и написал автору о своих впечатлениях²⁷. Письмо его было опубликовано и содействовало популярности статьи, напечатанной потом отдельной книжкой. Нет сомнения, что и решение В. Г. Короленко навестить Толстого стояло в связи с горячим откликом Льва Николаевича на его действительно замечательную статью. Как только Лев Николаевич при встрече с Короленко упомянул о «Бытовом явлении», Владимир Галактионович тотчас заявил, что именно благодаря письму Льва Николаевича о статье она получила огромное общественное значение. Толстой, со своей стороны, ответил, что если это случилось, то в силу достоинств самой статьи. Разумеется, правы были оба. Оба сделали большое дело: Короленко – написавши, а Толстой – горячо порекомендовав прекрасную статью русскому общественному мнению. Хорошо работали старики! Молоды были до конца и до конца не покидали своих постов служения народу.

Так или иначе, объединение на почве взаимного протеста против смертных казней, обратившихся в ту эпоху в «бытовое явление» в России, создало прямой повод и великолепную почву для дружественной встречи обоих писателей.

Сели обедать. Лев Николаевич, как всегда, направо, Короленко – налево от хозяйки дома. Тут обнаружилось, во время разговора, что Короленко глуховат. После он объяснил, что недавно был болен и ему заложило уши от хинина.

Заговорили о декадентстве в литературе и в живописи, и тут Короленко, этот стопроцентный реалист в искусстве, удивил всех терпимостью и доброжелательностью по отношению к представителям «нового» искусства. Он хочет найти более глубокую причину его зарождения, чем простое манерничанье или оригинальничанье. Рассказывал о знакомом художнике, намеренно в живописи употреблявшем «синьку», то есть скрывавшем определенные контуры и тона картины под темными пятнами, – нарочно, как он говорил, чтобы не показывать богачам, которые покупают его картины, натуру красивой.

– Н-не знаю! – нерешительно восклицает Толстой. – Восхищаюсь вами, вашей осторожностью, с которой вы относитесь к декадентству, – восхищаюсь, но сам не имею ее. Искусство всегда служило богатым классам. Возможно, что начинается новое искусство, без подлаживания господам, но пока ничего не выходит…