Юный Рафаил немного подражал Сереже Булыгину – в том, что касалось излишне-подчеркнутого аскетизма и опрощения. Например, летом старался ходить во всякую погоду босиком. Иной раз хлещет дождь, всюду – грязь, под вечер – холодище, а Рафа – разут, ноги его грязны и окоченели, весь он дрожит в легкой рубашке, даже губы и нос замерзли, но – что делать? – таковы были требования хорошего «толстовского» тона! Зато глаза Рафы сияют: поднялся до высоты подвига любимого им друга – аскета Сережи!.. Я, с своей стороны, старался иногда повлиять на юношу в смысле большей умеренности и осторожности. Мать заметила, оценила это – и с тех пор старалась поддерживать Рафу в его привязанности ко мне. Непобедимого ни в каких диспутах и, следовательно, неотразимого в его влиянии на молодежь Сережу Булыгина она сильно побаивалась: «пойдет за ним Рафа и, пожалуй, погибнет!..»
Так жили Буткевичи.
Никогда не забыть мне длинных прогулок, вернее – своеобразных паломничеств, совершавшихся из Ясной Поляны или из Телятинок в Хатунку к Булыгиным или в Русаново к Буткевичам; встреч в попутных деревнях с крестьянами, к которым я, как «не работающий», подходил с затаенным стыдом за свое привилегированное положение и с робким почтением, иногда нарочно прося у баб «напиться», чтобы получить при этом возможность хоть одним глазком заглянуть внутрь избы и сравнить условия жизни российских тружеников земли с сибирскими; не забыть ночлегов у Булыгиных – на крыше навеса под открытым небом, на сеновале или на полу в маленьком деревянном флигельке, носившем название Нового дома и всегда наполненном странствующими «толстовцами»; светлого взора выразительных черных глаз Сережи Булыгина; увлекательных и задорных разглагольствований его отца о «табашной державе»; не забыть чудной Засеки – бескрайных пространств казенных лесов, протянувшихся чуть ли не через всю среднюю полосу России и как раз захватывавших собой описываемые мною места; уютных чаепитий с обязательной медовой коврижкой домашнего приготовления и свежими сотами в лесном домике у заброшенных в самую глушь Крапивенского уезда радушных хозяев – пчеловодов Буткевичей; не забыть широких полей, душистых огородов с огненными подсолнечниками и розовыми мальвами, звездных ночей, шелеста дерев в саду, веселой или унылой песни, доносящейся из деревни; не забыть первых, столь радостных опытов земельной работы на сенокосе, в огороде или по уборке хлеба в скромных угодьях Булыгиных, Буткевичей или Чертковых, и вообще веселого и радостного быта «толстовской» молодежи, вперемежку с самым глубоким и плодотворным общением и долгими, душевными беседами о «самом важном» – о духовной жизни, об искании правды, о служении народу, о самосовершенствовании!..
Какое, в самом деле, это было чудное, светлое время! И понятно: большинство из нас, молодежи, во всей силе переживало тогда состояние, о котором говорится в буддийском изречении: «Славнее господства над землей, прекраснее восхождения до небес, величественнее владычества над мирами – святая радость первых ступеней освобождения»25
.Тогда ничто еще не останавливало нас на той дороге, на которую мы вступили. Не было никаких серьезных препятствий для беспрерывного продвижения вперед. Сила духа, казалось, должна была все одолеть. Ничего нет невозможного в жизни! – это был первый, счастливый и крутой подъем на крыльях духа – туда, вверх, в беспредельную высоту, где человеку, уже изведавшему тяжесть подчинения
Увы, этот полет не может продолжаться бесконечно, и следующие «ступени освобождения» оказываются уже гораздо более трудными и ответственными.
Глава 6
Знакомство с Леонидом Андреевым и В. Г. Короленко
Очень дорого мне было познакомиться в доме Л. Н. Толстого с посетившими его в 1910 году писателями Леонидом Андреевым и Владимиром Галактионовичем Короленко.