Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

Одновременно возбуждено было мною ходатайство перед германским консульством о предоставлении визы для въезда в Германию. Я нисколько не сомневался, что ходатайство это будет удовлетворено, зная, что как раз передо мной удовлетворены были такие же ходатайства со стороны целого ряда профессоров, направлявшихся именно в Германию. Прошение мое было написано в вежливом духе: «преклоняясь-де перед культурой Шиллера и Гете, прошу…» и т. д. Каково же было мое удивление, когда, зайдя недели через две в консульство, я услыхал, что мне отказано в визе, притом без указания каких бы то ни было мотивов этого отказа. Думаю, что единственным серьезным мотивом мог быть только мой антимилитаризм.

Я не знал, что делать, пока тов. Лебедева, друг Кропоткина, не посоветовала мне, при случайной встрече, проситься в Чехословакию: это – славянская страна и в ней хорошо относятся к русским. Я посетил чехословацкую миссию, и тогдашний полномочный представитель Чехословацкой республики г. Иосиф Гирса, неожиданно оказавшийся до некоторой степени в курсе моей литературной и общественной деятельности, заявил, что предоставит мне визу на въезд в Чехословакию, даже не сносясь с Прагой. Мне оставалось только благодарить.

Между тем, друзья, узнав о моем близком отъезде, заволновались, засуетились. Сережа Булыгин предлагал даже предпринять те или иные шаги, чтобы предотвратить мой отъезд. Я уговаривал его этого не делать: «Я сам хочу познакомиться с заграничной жизнью! Через три года увидимся».

Но, кажется, некоторые из друзей предчувствовали или догадывались, что тремя годами дело не обойдется. У меня такого предчувствия или такой догадки решительно не было, тем более что мне и три-то года казались очень, очень долгим сроком.

– За границей у вас будут хорошие условия для воспитания дочери, – говорила мне О. К. Толстая.

О чем она говорит?! «Для воспитания дочери…» Да ведь крошке Танечке всего только два года!

Я пытался внушить это Ольге Константиновне, но в ответ она лишь загадочно улыбалась и раздумчиво покачивала своей, все еще красивой, головкой.

М. О. Хорош и В. А. Жданов начали подготовлять прощальное собрание, которое должно было состояться в помещении Толстовского музея. Они все таинственно шушукались, загадочно переглядывались, и я уже мог заключить из этого, что предполагается что-то особенное. Действительно, 5 марта 1923 года большой зал музея преобразился. Все витрины были удалены, а их место заняли поставленные виде буквы П и накрытые белыми скатертями столы. Цветы. Ужин и чай. В одном углу зала – рояль, которого никогда там не бывало. 60 человек гостей, «своих» и специально приглашенных: С. Л. Толстой с женой, Т. Л. Сухотина-Толстая с дочерью Таней, А. Л. Толстая, старые друзья Л. Н. Толстого Чертков (не досидевший до конца собрания), Горбунов-Посадов, Е. Е. Горбунова, Страхов, Трегубов, А. Сергеенко, С. Булыгин, врач Толстого д-р Д. В. Никитин, писательница и сотрудник «Посредника» В. И. Лукьянская, сотрудники Черткова Н. С. Родионов и К. С. Шохор-Троцкий, Н. Н. Апостолов, управдел Отдела по делам музеев С. А. Детинов, сотрудник Румянцевского музея и член Общества истинной свободы в память Л. Н. Толстого Н. П. Киселев, инспектор Художественного театра Ф. И. Михальский, корреспондентка Л. Н. Толстого М. Н. Яковлева (поэтесса Марианна Ямпольская), Толя Александров с женой, брат Вена, его будущая жена Катя Цубербиллер, замечательнейшие из «толстовцев»-рабочих Ваня Кадзюлис и Митрофан Нечесов, представители антропософов, персы-бэхаисты, сотрудники музея и дома Толстого и многие другие.

Меня с женой усадили на почетные места, начались речи. Говорили: председательствовавший на собрании милый И. И. Горбунов-Посадов, Н. Н. Гусев, И. М. Трегубов, А. Л. Толстая. И личность, и заслуги мои, в силу дружеских чувств, превозносились, конечно, свыше меры. Я отвечал говорившим, благодаря за любовь и за теплые слова.

И. И. Горбунов-Посадов вручил мне, от имени друзей, папку с адресом, украшенным оригинальным акварельным рисунком М. В. Нестерова: Толстой идет по свежевспаханному полю за бороной. Поле оторочено лесом, свежим и сочным, – видно, после только что выпавшего дождя. Так же приветливо сияет и небо. Тонким запахом чернозема пахнуло на меня от акварели великого мастера, решившего порадовать своего поклонника и друга.

Содержание адреса – простое и короткое:

«Валентину Федоровичу Булгакову – привет!»

Среди двухсот семидесяти девяти подписей выделялись подписи членов семьи и друзей Л. Н. Толстого, А. Ф. Кони, Вл. И. Немировича-Данченко, И. Э. Грабаря, Веры Фигнер, проф. И. И. Гливенко, проф. П. Н. Сакулина, С. Г Кропоткиной, Любови Я. Гуревич, худ. Н. Д. Бартрама, нескольких артистов Малого и Художественного театров и др. лиц.

По окончании речей Толя Александров играл на рояле…

Усилия Моти Хороша и В. Жданова не пропали даром: вечер удался. Друзья сделали все, что могли, чтобы подчеркнуть нерасторжимость нашей внутренней связи, создавшейся в результате многолетней совместной работы.