Как рождаются и умирают монстры (СИ)

Как же она ненавидела его за то, что он заставлял ее чувствовать. Каждый чертов раз! Разве опыт не должен был притупить ощущения? Почему в его руках она до сих пор ведет себя как девственница? Проклятый Пожиратель!

Когда пальцы вновь коснулись жаждущего продолжения клитора, мышцы влагалища непроизвольно сжались в исступлении. Вторая рука опустилась на одну из ее грудей, и пальцы потеребили сосок, заставив его затвердеть.

Гермиона не смогла сдержаться, охнув, когда трение по покрасневшему бугорку усилилось. Стыд испарился. Мозг будто заморозился, прекратив оценивать ситуацию и искать пути выхода, казалось, весь организм сконцентрировался лишь на одной цели – достичь кульминации.

Последнее грубое движение шершавых подушечек, все мышцы напряглись – и волна удовольствия поднялась по содрогнувшейся фигурке. Ноги девушки были не в силах ее держать, она не упала только потому, что Долохов вовремя обхватил ее за талию.

Сбивчиво дыша, Гермиона откинула голову назад.

– Я ненавижу тебя, – на выдохе проговорила она, прикрыв глаза.

Долохов в ответ оставил нежный поцелуй на ее макушке.

– Правда, не хочу портить момент, – произнес он, – но я предпочел бы войти в тебя до того, как ты высохнешь. Так что в спальню нужно идти прямо сейчас. Если, конечно, ты не хочешь, чтобы я взял тебя здесь.

Разумеется, он не и ждал, что его скромная девочка согласится заняться сексом в саду, хотя, признаться, он уже обдумывал способы, как склонить ее к этому. Грязнокровка с вскинутыми к небу и широко раздвинутыми ногами, наверняка, эффектно смотрелась бы на фоне закатного солнца. Сознание Антонина пару секунд рисовало ему образ изогнувшейся в призывной позе худенькой шатенки, чья персиковая кожа казалась еще более сочной в багрово-золотистых лучах. Когда-нибудь он обязательно реализует эту фантазию. А пока он разомкнул объятия, и девушка, повернувшись к нему лицом, бросила выжидающий взгляд.

– Что? – Долохов вскинул брови.

– Жду, пока ты вернешь мне одежду.

– Не вижу в этом смысла, учитывая, что через пару минут ты снова должна быть голой.

– Но… я не могу ходить по поместью так…. Что, если меня увидит… Руна?

Долохов усмехнулся.

– Лапонька, в Венгрии она помогала моей матери принимать ванну. Голые тела не вызывают у нее шока. Но если ты так уж боишься вашей встречи, рекомендую добираться до спальни бегом.

– Но…

– Или я могу донести тебя на руках. Правда, не настолько быстро.

Поняв, что уговоры и просьбы тщетны, Гермиона одарила Долохова взглядом, полным ярости, и пулей рванула в дом под его раскатистый смех.

Святая Моргана! До чего же он обожал эту девчонку!

Гермиона запуталась. Да, именно так можно было охарактеризовать ее внутреннее состояние сейчас. Ее отношения с Долоховым были… странными. И развивались совершенно непредсказуемо, по крайней мере, для нее.

Сначала ею управлял страх, первобытный и всепоглощающий. Затем к страху прибавилось желание, что было вполне ожидаемо по причине ее неопытности в любовных утехах. А вместе с желанием пришло самобичевание, потому что она не оказывала должного сопротивления врагу, и злость, потому что ему слишком умело удавалось манипулировать юной девушкой. Потом были поместье Малфоев и Министерство. Долохов спас ее, дважды. И к желанию прицепилось то, что она очень боялась почувствовать, оказавшись тут – привязанность к своему насильнику. Это было похоже на чертов Стокгольмский синдром. Ненавистное чувство именно прицепилось, никак иначе, словно репейник, и никак не хотело отцепляться. А Долохов каждый раз только делал их связь крепче, ласково обнимая, страстно целуя, нежно и до умопомрачения приятно поглаживая.

Гермиона не помнила, в какой момент она перестала вздрагивать от его прикосновений и даже начала хотеть продолжения, когда он мягко проходился рукой по ее коже. Но один факт она была не в силах опровергнуть – ей нравилось, когда Долохов был рядом. И дело было не только в сексе.

Поначалу Долохов казался бесчувственным и нелюдимым. Он мало говорил, лицо его почти не выражало эмоций, а взгляд был ледяным и пугающим. Но постепенно этот Пожиратель Смерти, намеренно или случайно, раскрывался ей с совершенно неожиданных сторон. Она поняла, что он способен на жалость и понимание, что он умеет искренне смеяться над простыми вещами, что у него есть определенные моральные принципы, через которые он не готов переступить, даже под угрозой прогневить Повелителя.

А еще с Долоховым было интересно. В былые времена Гермионе крайне редко удавалось найти себе достойного собеседника. Окружающие ее люди были, как правило, не достаточно начитаны, чтобы у нее возникало желание вести с ними более чем получасовую беседу, а те, кто был, не особо горели желанием разговаривать со школьницей, смотря на нее лишь как на очень талантливого ребенка, но никак не на оппонента в дискуссии. А Долохов не только не отталкивал ее, когда она начинала диалог, но порой и сам вовлекал ее в занимательные обсуждения.