Как рушатся замки (СИ)

— Не трогай, – одёрнула принцесса: – в тюрьме говорила, – и почему-то обхватила себя за талию.

— То-о-очно, – зевнула магиструм. Её клонило в сон. – Сонхи, перебинтуй сначала Эйви. Я потерплю.

— Не утруждайтесь. Я в порядке. И не смей сокращать моё имя. Я запрещаю.

Она и правда спряталась за диваном, обложившись подушками. Подозрения не оправдались: Сонхи болтал без умолку, Лис вскрикивала, ругалась и твердила, что шить по-человечески за пятьсот лет «кое-кто» не научился. Сладость в воздухе переменилась на противную горечь растворов.

За полночь девушка улеглась на расстеленное одеяло.

«Эйви», – звала сквозь дрёму магиструм.

«Э-й-в-и», – отбивали дробь колёса повозки.

«Э-э-эйви, – ласкал любимый голос. – Я тебя догоню, моя Эйви. Ты ждёшь меня?».

Засыпая, она целовала его улыбающиеся губы.

«Беги, беги от меня. Я найду».

Комментарий к Глава 11. Не доверяй никому (часть 2)

Найдутся здесь любители парочки Азеф/Элерт? Если так, следующая глава придется вам по душе.

========== Глава 12. Наши с тобой времена настали ==========

Полчаса назад Азеф спустился в зал гостиницы, заказал тибу{?}[бодрящий напиток наподобие кофе.] и занял диван за цветочным горшком. Широкие листья растения закрывали его от ранних посетителей, забегавших за булочками или перекусывавших бутербродами с чаем перед рабочим днём. Они обращались к девушке за прилавком по милому прозвищу «Пэнни»{?}[Пэнни на вилигардском диалекте (с этим народом мы обязательно познакомимся) означает «сладкая, конфетка».], здоровались с людьми за соседними столиками, если замечали приятелей, и делились местными новостями. Не о политике, не о войне – о бытовых вещах вроде понабежавших в подвалы мышей, любовнике чьей-то жены, застигнутом в шкафу без трусов, ремонте квартиры.

Судачили и о глобальном: назавтра Высокая Палата назначила присягу канцлеров – зрителей предвиделось немерено. Кости ставленникам парламента перетирали с предусмотрительной сдержанностью – персоны прославленные, они позиционировались наиболее подходящими кандидатурами. Слыша о себе, мужчина усмехался: разыскиваемый преступник, «ярый радикал», добрался до первостепенной государственной должности! В десять он мечтал составить депешу императору с откровениями о бедствиях народа, в двадцать – добиться политических свобод через диалог с властью. К тридцати о дипломатии не велось речи – он удостоился чести украсить своей физиономией листовки полиции с ремаркой «Особо опасен!». Император боялся его – гласа сорнийцев, который призывал посыпать порохом столпы монархии и запустить в них спичку. Не напрасно. Подпиленные у основания диверсиями, под взрывами они не выстояли.

Азеф отхлебнул из стакана. Поморщился. В реальности затейливые метафоры олицетворялись в кровавых потрясениях. Без романтики. Без прикрас. Воевали против своих – брат на брата, дочь на отца. Неизбежная жертва моралью. Её в храме не замолишь – потомки припомнят.

Революция прорезала лбы бороздами, закралась сединой в вихры, исполосовала шрамами да не переломила. Оправились, взбодрились – и о житейском. Вилы, коловшие «государевых законников», воткнули в сено для коров; изрешечённые пулями вагончики для материалов переправили на заводы для плавления; ларьки застеклили на средства, реквизированные у знати. В стране восстанавливался порядок.

«Зримость порядка», – осадил себя мужчина.

Проблем у них с запасом до преклонного возраста.

За полчаса немудрёной трапезы к нему подступали шесть человек: солдаты, доносчик, младшие министры и целый Призрак. От хлопот за цветком не схорониться – тиба остывала, он вникал в рапорты. Элерт с присоединением затягивал.

Приехал он поздно, вернее, ворвался в номер Азефа всклоченным котом, выдворил его из кровати с несвычной беспардонностью и ошарашил: «Эйвилин сбежала. С самозванкой». Он поперхнулся слюной, а Элерт добил: «Погибли охранники. Хольм Ландег прикончил напарника». Схематичный пересказ излагал хронологию, не заводя в дебри. Сержанты, прибывшие из Сатгрота, в рапорте фокусировались на расследовании, из которого наклёвывался сюжет сказки для непослушных детей. Восставший труп перевоплощается в монстра, разрывает друга и с воем бродит по тюрьме – диковинка жанра.

Он бы прописал выволочку следователям за наведение суеты и склонность к фантазёрству, не подкрепляйся версия сбивчивыми показаниями свидетеля. Для наглядности солдаты привезли его с собой – посмотреть, без преувеличения, было на что. В Сатгрот кого попало не набирали. Надзиратели отличались опытностью, ладными физическими данными и крепкой психикой. Виргин, действующий начальник тюрьмы, за обновлённый штаб ручался: люди проверенные. Ни за кем из них не отмечалось склонности к срывам, вываливающимися органами их не пронять, ружья под гвалтом взрывов не выпускали. Бывалые.

Красные от лопнувших сосудов белки, тремор, запинающаяся речь в критерии «устойчивости» не укладывались. Мужчина, прописывалось в формуляре, не достиг сорока – седина и морщины прибавляли ему лет пятнадцать. Он озирался, просил не гасить лампу и не изымать у него оружие.

— Вам не угрожают. Закурите?