Как рушатся замки (СИ)

Юноши посмеялись. Имени они не назвали – да принцессе оно ни к чему. Их по-детски восторженные взгляды остановились на нём. Петлю? Исповедоваться? Она не понимала. Незадолго до революции Элерт вернулся с войны. После ареста его любовницы отец отослал его на север – разбираться со слухами о залёгших в местных лесах анархистах. Он не мог находиться в Тэмпле. Что за бред?

«Тебя обманули… Об-ма-ну-ли, глу-у-упенькая принце-е-есса!», – захихикала Тьма. Её дымные щупальца обвили шею и сдавили, однако до того, как девушка что-либо предприняла, «удавка» ослабла.

Одновременно установилась гробовая тишина. Нахмурившись, Эйвилин уставилась на канцлеров и, увидев, как они опускаются на колени перед сборищем, поражённо замерла.

Балкон Парящего Двора. Тысячи людей – под их ногами, у их ног. Император делает шаг, к нему присоединяются жена и дочь – и подданные, эта серая масса одинаковых лиц, склоняются перед ними.

— Клянёмся…

— Верно служить народам Сорнийской Республики…

Неправильно.

— Клянёмся…

— Строго следовать Легате…

Правители – на коленях?

— Клянёмся…

— Уважать и охранять права и свободы граждан…

Суть власти – подчинение большинства меньшинству. Но кланялись они, а не наоборот.

— Клянёмся…

— Добросовестно выполнять возложенные на нас народами Сорнии высокие обязанности канцлеров…

— Клянёмся!

Крики, вой, овации – на площади вмиг развернулась буря. Противостоя неугомонной сжимающейся к подмосткам толпе, Эйвилин прорывалась в обратном направлении.

Она лишняя в этом абсурде.

И он – лишний.

========== Глава 22. Вальс со смертью ==========

Эйвилин проследовала за ним до беседки – пёстрая волна гуляк, затянувшая у ворот, сама донесла её до парка. Стоял весёлый галдёж: люди болтали, пили и смеялись. Над их головами висели бумажные фонарики, которые меняли цвет с одного на другой, и флажки. На лужайках установили небольшие палатки с едой: слышался сладкий аромат жжёного сахара. Музыка не находила покоя: она то текла плавно, будто подталкивая парочки на робкие поцелуи, то ударяла по барабанным перепонкам бодрым темпом – снова вспыхивал смех, молодёжь втягивалась в беззаботный танец.

Скоротечный вечер сменился ночью, и в её чернильной завесе – там, куда не попадало освещение, – шевелились живые тени. Они смотрели на неё пустыми глазницами, будто дожидались приказа – выбраться из углов, в которых притаились, и разорвать всех и каждого. Заслуженная расплата, да? Однако несправедливая. Легко они не отделаются. У неё план масштабнее. Красивее, если на то пошло.

Кто бы ни написал для неё записку, он не обманул. «Э. К., Парк Основателей, 19 часов», – гласило послание, на которое она слепо положилась. Сомнения отпадают невольно, когда тебя сопровождает чрезмерное везение: сначала Малси с бомбами, затем проститутка с её снотворным и подставной вигиль, пропустивший их с Сонхи через оцепление. Только волшебник выбивался из логики событий, но его возникновение в целом объяснялось стохастическим поведением.

Из этой искусственной удачи вырисовывалось два вывода. Первый – кому-то очень нужно при помощи неё избавиться от Элерта. Второй – ему же, таинственному пособнику, хотелось устранить и саму исполнительницу: невозможно уцелеть в эпицентре взрыва, нельзя, если уж чудом выжила, скрыться из кишащего солдатами места. Такой расклад вполне устраивал. Мероприятие ведь задумывалось как её роскошные похороны. Закулисный игрок сорвал куш: раскусив его ходы, она не сопротивлялась. Можно сказать, их замыслы совпали.

Подле новоявленного канцлера, заложив руки за спину, хромал Вильм Берг. Горечь уже не помещалась в сердце. Мужчина с юности дружил с отцом, стал генералом армии, а потом, после нескольких тяжёлых ранений и невозможности продолжать боевую службу, занял должность военного советника; отец ценил его опыт, полагался на мнение и питал ту глубокую товарищескую привязанность, которая обыкновенно появляется после долгих-долгих лет близкого знакомства. Поговаривали, что однажды их отношения чуть не закончились трагедией: Берг безответно любил предыдущую жену императора, Иветт Лотер, сошедшую с ума и скончавшуюся в монастыре за семь лет до рождения Эйвилин. В отличие от отца, не питавшего чувств к покойнице, военный советник смиряться с потерей отказывался: ему мерещился заговор, а, не раскрыв его, он взялся за стакан. В нормальное состояние его привела война на востоке совместно с перспективой лишиться головы за непродуманные действия войск. Император умел образумить в свойственной ему свирепой манере, да и Берг слыл человеком твёрдых порядков: долг перед короной при любых обстоятельствах пересилил бы горе. Однако разлука с любимой, пусть никогда не его, заметно переменила мужчину: он ожесточился, скрепил душу льдом, прекратил посещать развлекательные приёмы.