Вся эта музыка могла звучать как на домашних, так и на публичных концертах. Общественное внимание было приковано к ней меньше, чем к более официальным жанрам – симфонии и опере, – поэтому здесь композиторы исключительно искренны, подкупающе откровенны. В XIX веке музыка, особенно немецкая, активно участвовала в жизни социума: симфонии отражали брожение общественной мысли, а оперы часто размышляли об истории и политике.
Камерные жанры в этой ситуации стали прибежищем «чистой музыки»: не имеющей программы, сокровенной по содержанию. Это не значит, что вся камерная музыка лирична: в опусах Брамса бушует его фирменный темперамент; последний квартет Мендельсона – плач по его любимой сестре Фанни, ушедшей из жизни незадолго до его создания; а в камерных работах Дворжака можно найти огненные богемские танцы.
Кстати: Богемией
по-немецки называли Чехию. При жизни чеха Дворжака к нему и его музыке применяли именно слово «богемский», потому что Чехия тогда входила в состав Австрийской империи, в Праге говорили на немецком языке. Родным языком композитора, однако, был чешский, так как родом он был из глубинки, где продолжали говорить по-чешски. Государственный (на тот момент) немецкий язык он выучил позже.Франц Шуберт, Феликс Мендельсон, Роберт Шуман, Иоганнес Брамс, Антонин Дворжак
Жанр монументального спектакля – национальной исторической оперы – оказался очень важен для Франции XIX столетия. В середине века эта страна переживала мощную историческую турбулентность: несколько революций, грандиозная война, постоянная перемена власти. В ту эпоху опера стала для Франции (и многих других наций) местом для работы над собственной историей. Или же – местом, где можно было сконструировать и показать публике предпочтительный вариант своего прошлого и настоящего.
Во вновь открытом, громадном, превосходно оборудованном зале Парижской оперы начали ставить масштабные пятиактные оперы с эффектными массовыми сценами. Здесь разворачивались любовные драмы на фоне исторической панорамы; их украшал обязательный для французской традиции обширный балет (да-да, балет внутри оперы), ослепительные костюмы и впечатляющие декорации. Сюжеты могли разыгрываться в античные времена или в европейском средневековье, однако в них легко угадывались актуальные для французской публики ситуации и мотивы. Такие оперы назывались grand оpera
(фр. «большая опера»). Они предлагали зрителям – состоятельному среднему классу – головокружительное шоу, мелодраматические страсти, пикантные танцы и политическую подоплёку.Чуть позже в Париже открылся театр лирической оперы, введя в моду новый жанр: увлекательная гранд-опера в несколько менее «гранд» формате. Opera lyrique
(фр. «лирическая опера») была компактнее и скромнее, титанические гётевские или шекспировские сюжеты она превращала в задушевные сентиментальные истории. Лирическая опера находилась посредине между официальным величием гранд-опера и откровенностью комической оперы. Она не позволяла себе разговорных диалогов последней (в комической опере не было речитативов: между музыкальными номерами герои попросту разговаривали, как в обычном театре). Однако лирическая опера могла вывести на сцену персонажей, чьё происхождение и страсти были слишком низкими и грубыми для grand оpera. Это значит, что у жанра был потенциал для показа мощных, противоречивых, «небезупречных» характеров.Одновременно с этим существовала комическая опера:
весёлый жанр на грани фривольности и китча. Здесь позволялось смеяться над условностями «большой оперы»: среди обаятельных песенок и танцев могли встречаться пародийные цитаты хитов «серьёзной» сцены или обыгрывание её клише. Комическая опера – вездесущая и прилипчивая, карнавальная и едкая, помогала публике «выпустить пар». Она заигрывала со скользкими политическими темами (но не более), притворялась возмутительной и циничной, смеялась над властью и официозом. Но в сущности заменяла реальный политический протест весёлым праздником.Кстати:
так же, как «архитектором» барочной оперы seria стал великий либреттист Пьетро Метастазио, французская grand оpera появилась на свет во многом благодаря знаменитому французскому либреттисту. Его звали Эжен Скриб (1791–1861).