Как слышно

Он развернулся и вышел назад, в коридор, так же молниеносно, как вошел. Глеб цепенел посреди гостиной, держа в руке мюзле. Потом он услышал мамин голос:

– М-да. Истерика – что-то невиданное. Я за другого выходила.

Глеб швырнул мюзле на стол, понесся в прихожую, на бегу надел кеды и затопал вниз по лестнице, силясь опередить лифт, на котором уже успел уехать отец. Оставшись одна, мама открыла игристое – глухим, кратким звуком. Из горлышка не вылилось ни капли, лишь дохнуло спиртным дымком. Она спокойно налила вино в рожки-фужеры себе и Глебу. Затем осушила залпом оба и наполнила их снова, вдобавок сделав три глотка прямо из бутылки.

Глеб вернулся минут через пять. Громко хлопнул дверью, взъерошенный, запыхавшийся. Спросил как-то буднично, невпопад:

– Ты угрожала ему?

Мама взяла в руки фужер и посмотрела на Глеба чуть окосевшими, но серьезными глазами.

– Не-а. Просто я отказалась дальше прикрывать его качалочку от проверок, раз он отказался тебе подмахнуть.

– Что? – Глеб рухнул на стул, на место именинника, где остывал пирог. – Прикрывать? Он же честно вел…

– Сто процентов. Ну, был момент, я ему помогала по старой любви обойти бумажную волокиту и возможные осмотры его качалочки. А теперь придется без меня.

– Но ты напомнила, что он теперь без тебя… конкретно этим… кто делает проверки?

Мама молча отхлебнула игристого и села на диван, не ответила. Глеб взглянул на папку. Согласие на выезд несовершеннолетнего. Как и просили.

– Он подписал?

– Ага, – подтвердила мама. – Теперь уедешь к своей Ане, если заработаешь достаточно. Мой друг из консульства обещал уладить с визой. Тебе со мной повезло.

Глеб вздохнул. То ли от страха перед своим везением, то ли от абсолютной ясности, что мама угрожала отцу. Угрожала и была этим явно довольна.

– Ты думаешь, он-то открыл тогда все честно? Откуда он брал шиши на такую квартиру себе одному, на такую аренду? Мужик из органов… в общем, с днем рождения, – сказала она Глебу и подняла фужер. – Будешь пирог?

– Пирог не буду. Может, мне тоже не играть по правилам? Раз все по ним не играют?

– М-да… Ну смотри, в любой игре без правил всегда есть правила другие. Неправильные.

Глеб взял фужер со стола, приблизился к маме, чокнулся. Звон хрусталя ударил в уши знакомой болью. Глеб скривился и поставил фужер обратно.

Утром он написал Володе, что согласен поработать на депутата.

Избирательная история браузера

ПОНЕДЕЛЬНИК, 26 ИЮЛЯ

09:12. GISMETEO: ПОГОДА В МОСКВЕ СЕГОДНЯ, ПРОГНОЗ ПОГОДЫ МОСКВА НА СЕГОДНЯ, МОСКВА (ГОРОД ФЕДЕРАЛЬНОГО ЗНАЧЕНИЯ), РОССИЯ

Отец Глеба считал, что это поколенческая привычка – узнавать, какая сейчас погода, в интернете, хотя вот же окно и видно в нем: день, как впервые использованный электрочайник, теплый и без осадков. Глеб с отцом не соглашался: «Фишка вообще не в годах рождения. Фишка в характере». И новый начальник – не сам депутат, конечно, а руководитель избирательной кампании, дальний знакомый Володиного папы, – тоже был явно из тех, кто цифрам доверяет, не пейзажам. Глеб воображал, как этот мужик под сорок, низкорослый, щуплый, просыпается дома в огромной пустой кровати и первым делом тычет в экран: какие новости, сколько градусов, сколько зараженных. Экран спасает мужика под сорок от вида утренней пустой кровати, мокрой скомканной простыни, еще накануне кипенно-белой. Несмотря на тщедушность, начальник обладал низким красивым голосом. Он звал подчиненных бойцами. Глебу такое обращение неприятно нравилось – звучало оно пошло, а внутри что-то умоляло: согласись, классно же быть бойцом, ну, в каком-то смысле так же оно и есть… В каком-то смысле Глеб теперь ощущал себя предателем: Аня свинтила, боясь людей из правительства, а он стал работать на человека, с людьми из правительства как минимум официально солидарного. Причем работать стал, чтобы к Ане поехать. Получалась неловкая пищевая цепочка – круговорот то ли страха и любви, то ли просто страха.

10:14. РОССОШАНСКАЯ УЛ., 4 – GOOGLE КАРТЫ

Россошь со старославянского означает фактически расселину: овраг, долину либо развилку реки, что тоже в определенном ключе земная неровность. Глеб в неровностях шарил. Ему и думать о них было впадлу: с отцом глухо, тот злится, не хочет видеть, а мама – сама милота, заботливая, только буйствует куда хлеще в своей заботе. Последнее время она все больше Глебу улыбалась, но улыбалась как-то не по-матерински. «Не стоило оно того, не стоило», – думал Глеб и нет-нет да и спрашивал себя: может, надо было забить? Забить на Аню. И тут же сводила шею упрямая тоска, как будто признавал он, что маленький мальчик и не дорос еще девочку любить как взрослые: поплачь, поканючь, может, кто сопли вытрет, ахахах, это ведь на самом деле тебя увозят, далеко-далеко в страну серости. Нет уж, достал нож – режь.