Как стереотипы заставляют мозг тупеть

Даже когда, как Джон Генри Мартин, Тед мог бы заплатить такую цену, настолько сильно давление в обществе относительно того, чтобы стать финансово защищенным и успешным. Но правда в том, что он, скорее всего, заплатил бы цену, осознавая ее в той же степени, в которой мужчины, шедшие по мосту Капилано, понимали, почему им так понравился интервьюер, с которым они познакомились. Жизненные потребности и цели находятся в психологии на переднем плане, цена следования им находится в тени. Мы не можем полагаться ни на ответы Теда, ни на слова Джона Генри, чтобы увеличить расходы на здравоохранение, которые они несут по мере необходимости.[15]

Чтобы сократить эти расходы, нам нужно понять, что делает их большими и что делает их маленькими, что делает давление идентичности, которое способствует им, хуже, а что делает его лучше – вопрос, к которому я и сейчас обращаюсь.

Глава 8 Роль сигналов в силе угрозы подтверждения стереотипа

1

23 июня 2003 года Верховный суд США огласил решение по двум прецедентным делам позитивной дискриминации, в которых Мичиганский университет защитил свое право на рассмотрение расы абитуриента при поступлении в его бакалавриат (Гратц против Боллинджера) и поступлении в юридическую школу (Граттер против Боллинджера). За недели до объявления решения 23 июня я был уверен, что знал, какими будут решения. Я слышал интервью судьи Сандры Дей О’Коннор для Нины Тотенберг на Национальном Общественном Радио в программе «Учитывая все обстоятельства» от 13 мая. Общепринятая точка зрения тогда заключалась в том, что другие восемь судей Верховного Суда разделятся поровну в этих двух решениях, оставив О’Коннор в качестве решающего голоса.

Позитивная дискриминация совсем не упоминалась в интервью. Оно в основном было построено вокруг недавно опубликованных мемуаров О’Коннор, «Его Величество закон»[16], которые начинались с ее юности на ранчо «Лейзи Би» в Аризоне и следовали по всему ее пути в Верховный суд. Когда Тотенберг спросил О’Коннор о ее первых годах работы в Суде, будучи единственной женщиной, О’Коннор сказала, что этот опыт был «удушающим». «Куда бы Сандра ни направилась, пресса следовала за ней по пятам», – сказала она и добавила, что после каждого решения следовало небольшое добавление: чем судья О’Коннор занималась в этом деле? Ее назначение сопровождалось вопросами: «Она достаточно хороша? У нее были феминистские наклонности? Была ли она недостаточно феминисткой?» Гиперконтроль был по всем фронтам.

Затем Тотенберг спросила О’Коннор: «Когда судья Гинзбург (вторая женщина, назначенная судьей) пришла на работу, дела наладились?» О’Коннор ответила: «О, это были небо и земля. Как только появилась судья Гинсбург, давление пропало. […] Мы просто превратились в двух из девяти судей. […] Это была такая приятная перемена». Услышав это, пока я ехал в машине, я почувствовал, что знаю, как пройдут решения по позитивной дискриминации. Я чувствовал, что знаю потому, что ее заявление показало, что О’Коннор понимала понятие «критическая масса», основа защиты Мичигана.

Термин «критическая масса» относится к моменту, когда появляется достаточно меньшинств в окружении, таком, как школа или работа, так что отдельные меньшинства больше не чувствуют себя неуютно потому, что они являются меньшинствами – говоря нашим языком, они больше не чувствуют мешающего уровня угрозы идентичности. Когда судья О’Коннор была единственной женщиной в суде, ей не хватало критической массы. Она была напряжена, обременена дополнительным вниманием, ей приходилось быть как Джеки Робинсон[17] только от женщин в законодательстве. Когда Гинзбург, вторая женщина, пришла на работу, в суде появилась критическая масса женщин. Стресс и чувство нагрузки у О'Коннор утихли. Перемена была психологической. Ее фактические ограничения изменились. Пресса меньше брала у нее интервью после каждого решения суда; они меньше задавали вопросов о «женской точке зрения» в отношении решений; они больше не следили за ней в ресторанах. Ее рабочая среда теперь включила кого-то еще, кто разделял опыт и видение женщин. Она могла меньше беспокоиться о том, что ее увидят стереотипно.

Когда О’Коннор ушла в отставку и оставила Гинзбург в качестве единственной женщины в суде, Гинзбург потеряла «критическую массу», и ее личные идентификации стали напоминать те, с которыми О’Коннор столкнулась ранее. «Я не понимала, как сильно я буду скучать по ней, пока она не ушла», – сказала Гинзбург вскоре после отставки О’Коннор и добавила: «Мы имеем разный взгляд на много важных вопросов, но мы имели опыт роста, и у нас есть определенные чувства, которых не хватает нашим коллегам-мужчинам». Она сказала, что не хотела, чтобы суд дал понять, что женщина-судья «разовая диковинка, а не естественный порядок вещей». После ухода О’Коннор личная идентификация Гинзбург ухудшилась. Она ушла от естественного порядка вещей к неестественному порядку вещей.