Как стереотипы заставляют мозг тупеть

Сигналы, подразумевающие маргинальность, должны быть на первых позициях в этом списке. И номер один среди сигналов – это число других людей в окружении с такой же идентичностью, это сигнал «критической массы». Как сказал Артур Эш, афроамериканская звезда тенниса прошлого поколения, однажды: «Как и многие другие чернокожие, когда я оказываюсь в незнакомой ситуации в обществе, я буду считать. Я всегда считаю. Я считаю количество присутствующих черных и коричневых лиц…». Тед считал лица у него на занятии по афроамериканской политологии, как считала их и Рут Бейдер Гинзбург в Верховном Суде. Практически все считали. Почему? Потому что это говорит нам, достаточно ли собратьев по идентичности находится вокруг нас, чтобы мы не были маргинализированы на основе этой идентичности в ответ на вопрос «критической массы». Малое количество говорит о плохой вероятности: у нас могут быть проблемы с принятием, нам, возможно, не хватает партнеров, которые разделяют наши чувства, нам может не хватать статуса и влияния в окружении. Оно не подтверждает идентификацию. Малое количество увеличивает возможность нашего окружения, которое заставляет нас использовать наши психические ресурсы, оценивая вероятности. Тед, будучи одним из единственных двух белых в своем классе по афроамериканской политологии, все время сохранял бдительность и сидел как на вулкане.

Другие сигналы общества вокруг тоже говорят о маргинальности. Если в окружении нет влиятельных людей вашей идентичности, это вам о чем-то говорит. Возможно, ваши чаяния в нем не сбудутся. Возможно, вам будут насильно присвоены маргинальные роли. Важная вещь о президентских кандидатурах Хиллари Клинтон и Барака Обамы заключается в том, что они помогли политически демаргинализировать людей двух основных идентичностей – женщин и чернокожих. Данные идентичности больше не препятствуют доступу на высший уровень национального лидерства.

Как детектив в погоне за идентификациями, вы также можете отметить, какая обстановка организована вокруг вашей личности. Моя столовая разделена по расам? Дружба в моей школе сгруппирована по социальному классу? У мужчин-профессоров зарплата больше, чем у профессоров-женщин? Большинство директоров в моем школьном округе – это мужчины? Мой доступ к ресурсам – от местного бассейна до знания того, как поступить в колледж – зависит от богатства моей семьи?

И тогда возникают сигналы инклюзивности обстановки. Моя школа оценивает опыт группового разнообразия как существенный или маловажный для чьего-либо образования? Имеет ли школьная администрация единое понимание вопроса или имеются разногласия? Ответы на такие вопросы являются сигналами идентификации: они рассказывают вам с чем, возможно, придется столкнуться в окружении.

И, конечно, есть сигналы предрассудков. Является ли выражение предрассудков общим, нормативным? Некоторые группы презираемы на моем рабочем месте? Люди из разных групп конкурируют друг с другом на групповой основе?

Важно помнить несколько вещей об обнаружении личной идентификации. Во-первых, вы, вероятно, не сделали бы этого, если бы вы не интегрировались личностно в обстановку. Могут быть некоторые исключения из этого правила. Студенты меньшинств в школах для меньшинств, например, могут счесть ветхость школы как сигнал, что большое общество обесценивает их. Но, по большей части, акт интеграции идентичности вызывает эту детективную работу, которая освещает всю обстановку как источник сигналов о том, с какими идентификациями вам придется иметь дело.

Во-вторых, детективная работа состоит не только о выявлении предрассудков. Как я надеюсь, список проблем интеграции показывает, что не каждая угроза идентичности исходит от предвзято настроенных людей. Подумайте об О’Коннор в Верховном Суде до появления Рут Бейдер Гинзбург. Многие идентификации, с которыми она сталкивалась, имели мало общего с предрассудками ее коллег-судей или ее сотрудников. Некоторые из них, возможно, относились предвзято, но ее проблемы выходили за рамки их мнения: суд, который определяла мужская чувственность и референты, и которые были менее деликатными с точки зрения женщин; отсутствие «критической» массы женщин, которые могли дать ей чувство принадлежности в суде; негативные стереотипы о женщинах в обществе в целом и в правовом мире, которые находились в прямом доступе, чтобы охарактеризовать ее работу; она была единственной женщиной в суде, единственным представителем ее пола в каждом решении суда, и так далее. О’Коннор пришлось бы иметь дело с этими вещами, даже если бы не было ни капли сексизма в людях, с которыми она работала.

Печально, но факт: угроза идентичности не является угрозой предрассудков в одиночку, это угроза идентификации.

3