Они сидели в темно-синем «мерседесе»-купе, не новом – девяностых годов, ну, может, начала нулевых, – и было в этом что-то жутко пижонское. В каждой детали. В длине распахнутой дверцы, какую не может позволить себе седан. В аляповатых заготовках под памятники: на иных уже были выбиты плачущие ивы, но не выбито, над кем они плачут, короче – незаполненный бланк. Ангелы какие-то; задумчиво подпертые головки тут и там – некоторые под смешными шапочками снега. Ангелы внушали Алексу и надежду.
Потому что такая галерея еще не проданных памятников возле гранитной мастерской означала, что на «Ваганьково» что-то еще происходит – все же и хоронят, и дохоранивают, и подхоранивают… В остальном – китч, мрак, безвкусица, от которой издалека несет дикой ценой, потому что «статус» и потому что «место»; однажды эти ВИП-кладбища дойдут до того, что безродных просто начнут выселять.
В целом все это прекрасно сочеталось – как антураж криминального сериальчика средней руки: задворки кладбищенского хозяйства, старый пацанский «мерс», да и его владелец, слишком фактурный даже для сериала. Седая щетина густо росла на нестаром еще лице. Себастьян был южно-выразителен, внешне его можно было принять, пожалуй, за армянина «без жести». А вот акцент больше будто итальянский, мягкий – такое как бы мяуканье в конце каждой фразы. Алексу это было в диковинку, потому что у Тео он такого не слышал – впрочем, Тео и не говорил на русском… К тому же Себастьян все время киношно курил, опуская стекло, а его сигареты – коричневые, с золотым ободком – наполняли салон таким приторно-сладким привкусом, что это даже не шоколад.
Он сел в машину.
Получается, Себастьян курил, оставаясь в машине, а Алекс выходил. Ну что поделать. Лучше так (немного унизительно?), чем вся одежда провоняет этой сладкой мерзостью, а со стиралкой в хостеле непонятно что. Вдобавок по ночам в ванной все время кто-то запирался, и Алекс однажды реально был вынужден ссать в пустую бутылку.
Себастьян опять звонил. Ему опять не отвечали. «Серьезный человек».
– Скажи еще раз, что он сказал тебе в прошлый раз?
Сто сорок лет, проведенные в Москве, не научили этого клоуна строить русские фразы без затруднений.
– Да он и слушать меня не стал, когда понял, кто я, чей сын и с чем я пришел. – Алекс подавил раздражение и начал объяснять снова: – Просто вытолкал меня, перепугался страшно. Это даже смешно. Что всем в Москве по барабану, все и забыли уже, а на кладбище все такие ссыкуны.
Интересно, надо ли объяснять значение слова «ссыкуны».
– Это правильно. Здесь понимают, что такое опасность.