Как ты ко мне добра…

Мама была трудный человек, она и правда была красивая, белозубая, сероглазая, с черными блестящими и густыми волосами, с гладкой матовой кожей. Но она была с Зоей насмешливой и прохладной, независимой, далекой и снисходительной, — старшая подруга, неподотчетная, безгрешная и, в общем, недоступная. С Костей были у мамы другие отношения, она разговаривала с ним, ссорилась, сердилась, ругала его и ласкала, но Зоя-то знала, в чем тут дело: просто Костя был немного похож на папу — толстый, круглолицый, неуклюжий, только вовсе не веселый, как папа, а угрюмый и неудачливый. Он неважно учился, и однажды в школе ему за что-то устроили темную. И он потихоньку от мамы курил, и товарищи у него были какие-то не такие.

А Зоя училась хорошо. Она была маленькая, худенькая, чернявая, с упрямым и резким характером, вертлявая, деятельная и агрессивная. Она была грозой детей во дворе, она умела постоять за себя перед мальчишками и командовала подругами. И сложные вопросы в отношениях с соседями мама тоже охотно передоверяла ей. Сама же мама вечно была занята, она была техником-конструктором в проектном институте, а потом вдруг взяла и пошла учиться в строительный институт на вечернее отделение. Мама теперь была студенткой, и все хозяйство легло на Зою. Надо было топить печку, готовить обед, стирать и гладить, мыть полы и делать уборку, когда выпадала их очередь дежурить по большой и запущенной коммунальной квартире. Мама появлялась только поздно ночью, усталая, красивая, помолодевшая. По выходным она чертила на обеденном столе, и Зоя привычно шутила с ней, что она занимает так много места и разводит грязь.

Так и шло безденежное и скромное Зоино детство, пока не случилось в ее жизни одно необыкновенное в своей простоте событие. Как-то ранней дождливой осенью, возвращаясь из школы, увидела она на дощатом заборе возле самого дома мокрое и обтрепанное, написанное от руки объявление, которое извещало, что детская балетная школа производит очередной осенний набор. Желающие должны привести детей в возрасте от восьми до двенадцати лет на просмотр. Зое в это время было одиннадцать с половиной, и всей своей душой и со всей отчаянной решимостью она поняла — это для нее. Маме она, конечно, ничего не сказала, не сочла нужным, давным-давно уже независимость ценилась ею превыше всего. Она решила стать балериной, сначала стать, а уж потом обсудить с мамой дальнейшие планы.

Она явилась на просмотр в застиранной, лихо наглаженной юбке, в коричневом бумажном свитере с заштопанными локтями и мальчиковых ботинках.

Она напряженно стояла посреди небольшого пустого зала, и комиссия из трех женщин терпеливо и грустно смотрела на нее.

— Ну, что ты нам станцуешь? — спросила ее наконец худенькая седая женщина в очках.

— «Цыганочку», — звонко сказала Зоя и прибавила, прихлопнув ботинком: — С выходом.

Женщина кивнула, высокая девица за роялем заиграла «цыганочку». Зоя дернула плечом и медленно пошла по кругу, она не волновалась, ноги сами несли ее, отчаянно, нелепо взмахивали руки, наморщился лоб, и брови выгнулись в ненастоящей, цыганской муке. Комиссия улыбалась.

— Ну хватит, хватит, — сказала ей седая женщина, — довольно, следующего позови.

Зоя вышла в коридор, еще возбужденная, еще не остывшая, довольная собой. Здесь толкалось много народу, детей и родителей, и одна девочка была ужасно толстая, и Зоя презрительно фыркнула, глядя на нее. Неужели она тоже собирается в балет? Ну и дура! Время тянулось медленно, родители собирались кучками и кудахтали о всяких глупостях.

Но наконец дверь открылась, вышла высокая девица, та, что сидела за роялем, и очень красивым звонким голосом стала читать список выдержавших экзамен.

Зоя нисколько не удивилась, услышав свою фамилию, — конечно, ее должны были принять. Родители хлынули к дверям, загалдели, обступили девушку со списком со всех сторон. И тут Зоя снова увидела ту, седую, которая так ласково смотрела на нее там, в зале.

— Ну, а ты что? Где твоя мама?

— Я одна пришла, — сказала Зоя смело, — мне же танцевать, а не ей.

— Нет, девочка, так нельзя. Без мамы мы тебя не можем принять, нужны определенные траты. Ты музыкой занимаешься?

— Нет.

— А инструмент у тебя есть?

— Это что — пианино? Нет, нету. — Зоя чувствовала, что начинает злиться.

— А, это наша цыганка, — сказала девушка, читавшая список, подходя к ним. — Что с ней такое, Анна Трофимовна?

— Да видишь, она одна пришла.

— Без родителей мы не берем, — пояснила девушка, — да и учишься небось плохо?

— Подожди, Тамара, — остановила ее Анна Трофимовна, — ты видела — у девочки очень легкий прыжок, я ее хочу к себе взять, она у меня полетит.

— Ну вот, опять ваши фантазии, Анна Трофимовна. — И равнодушно сказала прямо Зое в лицо: — Просто недокормленный ребенок, отъестся — и ничего не останется.

— Ах, какая ты, Тамара! — Анна Трофимовна затрясла головой и, словно защищая Зою, положила ей на плечо маленькую изящную сухую руку. — Приходи в понедельник в пять часов, прямо ко мне. Тебя как зовут?

— Комаровская Зоя.

— Ну вот и приходи, Зоя. Мне кажется, у тебя получится.