Как убивали Бандеру

На практике все обернулось благополучно: японец сначала испугался, но потом понял, в чем дело, помог подняться и даже довел до скамейки, ибо Геннадий разбил оба колена. Знаменитое чувство иерархии, по всей вероятности, тщательно маскировалось, налицо было искреннее дружелюбие. Ясуо изумился, узнав, что Булкин владеет японским – таких русских он еще не встречал. Естественно, тут же родилось подозрение, что новый знакомый связан с КГБ, но Токугава исходил из того, что все советские граждане служат или прислуживают в органах, даже самые чистые из них тут же могут быть перевербованы и использованы в коварных целях.

Самое ужасное, что Булкин вдруг проникся к японцу чуть ли не братским чувством, этого он сам испугался – где ты, законная ненависть к тем, кто в топке паровоза сжигал вместе с белогвардейцами красного комиссара Сергея Лазо? Кто гнусно переходил границу у озера Хасан, а во время войны стоял у границ и заставлял нервничать советских полководцев и лично товарища Сталина? Стыдно, Булкин, стыдно, а с другой стороны, как хорошо поговорить по-русски и даже по-японски с чистокровным самураем, приятным во всех отношениях!

Начали регулярно встречаться.

Японец вопреки всем национальным характеристикам оказался словоохотливым, много рассказывал о себе (сначала Геннадий откладывал в память детали, но потом утомился и стал записывать самое существенное, иногда удаляясь в туалет) и совершенно не походил на разведчика, что показывало его высокую пробу и требовало дополнительной бдительности. Но последней не получалось, и чем больше они встречались, тем чаще с тайным ужасом Булкин ловил себя на том, что он чувствует себя на редкость легко в обществе врага, гораздо легче, чем в кругу коллег. Возможно, это объяснялось отсутствием слухового контроля (Журавлев отличался экономией и вообще не верил технике), но кто тянул Булкина за язык и зачем он рассказал японцу историю своих непростых отношений с Галиной? И не только это, практически все, кроме самого секретного: принадлежности к органам безопасности.

Странно, но и Ясуо был откровенен с русским, испытывая к нему вполне искренние симпатии, и тоже сохранял при себе самое потаенное. Дружба продвинулась, когда оба занялись улучшением своей языковой подготовки, особенно был счастлив Булкин – где еще он мог получить такой шанс? Япония затягивала оперработника, он с неподдельным интересом штудировал всю ее историю, пристрастился к саке и суши, иногда, оставшись в одиночестве, любил походить по квартире в кимоно, подаренном Ясуо, – посмотрел бы любитель тройного одеколона товарищ Журавлев на то, как его подчиненный смотрелся в зеркало, словно бардачная девица!

Взаимные симпатии крепчали, и уже день не обходился по крайней мере без телефонного звонка, встречались часто, беседовали долго и даже обсуждали новости программы «Время»…

– Ну какие у вас имеются зацепки? Как будете дальше двигать разработку? – постоянно спрашивал Булкина его начальник.

Поэзия зацепки известна немногим, она, зацепка, – как пушкинский «магический кристалл» или верленовское «и рифма словно под хмельком». Можно собрать о человеке эвересты сведений, добавив к ним еще океан о родственниках, друзьях и просто случайных знакомых, но нет зацепки – и летит к черту вся разработка, словно поэма с дурной рифмой, и покрывается плесенью досье, пока его под удобным предлогом не отошлют в архив.

Зацепки не было. Существовал лишь милый японец, знавший Россию, в реестре в конце досье аккуратно выстроилась по алфавиту вереница всех связанных с ним людей, особы, приближенные к императору, и влиятельные политики были оформлены Булкиным на отдельных листах, между прочим, дело уже развернулось в два тома, и ничего не сдвинулось с места: все тот же Ясуо, традиционный самурай, вне политики, но не социалист и не коммунист (а хотелось бы!), осуждавший злодеяния в Хиросиме и Нагасаки, но отнюдь не ненавидевший американцев (и на этом не сыграть!), глубоко чтивший императора (ну и что? не генсека же!), знавший наизусть Твардовского и Пастернака, на его могилу даже ездил в Переделкино. И что? Не повернешь ни так ни эдак, не ухватишь ни с какого бока. Конечно, бывали случаи в истории разведки, когда вербовали на мякине или ни на чем, в задушевной (пьяной) беседе («Слушай, старик, а не одолжишь ли ты мне на час-другой секретные документы?»), иногда вожделенный объект сам засовывал в руки секреты, просил взять ради чистой и бескорыстной дружбы. Но это исключение из правил, домик на песке, каприз, игра настроения…

– Вы сами видите, что разработка не двигается, – жестко констатировал Журавлев. – Вы его изучили, но это было пассивное изучение, своего рода созерцание картины. Установили отличные отношения – честь вам и хвала! Но нам нужен агент, а не ваш приятель. Конечно, вас учили в так называемом андроповском институте, где собрались профессора кислых щей, как втягивать в работу человека. Позволю себе напомнить: надо пробовать объект на вшивость, во-первых, возьмет ли он от вас деньги?