Как убивали Бандеру

Освоив Закон Божий и вдумываясь в себя, Геннадий вдруг понял, что всю жизнь неосознанно верит в Бога как в высшее существо, создавшее мир, и человека, и историю. Иногда, заходя в церковь и вслушиваясь в церковное пение, от которого душа наполнялась высоким чувством, он испытывал странный синдром неполноценности, в самом деле все вокруг легко осеняли себя крестом, заказывали литургию по ушедшим, ставили свечи – он же, будучи нехристем, формально не имел никаких прав и больше походил на туриста, созерцавшего очередную достопримечательность. Это раздражало, постепенно вызревала мысль о крещении, что и произошло довольно просто: зашел в церковь на окраине города, заплатил в кассе необходимый побор по прейскуранту, для порядка купил альбом с религиозными картинами Тинторетто – подарок батюшке – и вскоре оказался в небольшой светелке с образами, где в усеченном виде и был произведен обряд. Догола Булкина не раздевали, он лишь снял носки и вдел ноги в поношенные тапочки с замызганными стельками, крестным отцом батюшка назначил случайно заскочившего к нему знакомого, все было торжественно и чинно, священник долго читал молитвы и тщательно изгонял из Геннадия беса (видимо, кожей чувствовал, что крестит чекиста). А потом все втроем со свечами совершили крестный ход вокруг небольшой купели с водой, повторяя молитвы за батюшкой, который ткнул новоиспеченного головой в воду и самолично надел на него деревянный крестик.

Так произошло это таинство, после этого ненависть к Ильичу и всем большевикам достигла апогея.

Лозунг о вседозволенности средств в благородном чекистском деле натолкнулся в сознании Булкина на стену сопротивления: вся затея в отношении Ясуо выглядела гнусной, подлой, богопротивной. Он, честный Булкин, занимается мерзопакостью, его профессия полностью аморальна, и если на Страшном суде и доведется ползти к Масличной горе через геенну огненную, то до райских врат он доберется в последнюю очередь. А скорее всего засадят его навечно в адский котел вместе с Ричардом III, Иваном Грозным, Гитлером и Сталиным… Что делать? Уходить из органов? Абсурд! Будет скандал, и столько понатыкают палок в колеса, что ни одна приличная организация не возьмет на работу.

Сомнения сомнениями, но никто не собирался ставить крест на разработке Ясуо, проклятого японца. Решили особо не мудрить и пойти по простому варианту: во-первых, ввести Викторию в разработку как родную сестру Булкина, недавно разведенную и потому несчастную, этим устанавливалась дистанция между ней и Геннадием и приоткрывалась калитка в сады Страны восходящего солнца, во-вторых, вроде бы сестра упросила братца отметить свой день рождения в узком кругу, чему полностью соответствовала его малогабаритная квартира (она, естественно, не успела разъехаться с мужем). В-третьих, для понта мобилизовали еще одну пару из управления, она создавала фон общей радости и смеха в течение первых двух часов, а потом под благовидным предлогом смывалась. Между прочим, день рождения у Виктории был вполне неподдельным, и отнеслась она ко всему мероприятию с душой. Приглашение Ясуо воспринял совершенно естественно, пожалел сестру и всех советских людей, вечно решающих квартирную проблему, и явился.

И грянул вечер.

Сложился он не по плану: пара, создававшая фон смеха, пришла на полчаса раньше, оба так нервничали, будто их забрасывали в немецкий тыл, потому они почти сразу же напились на кухне. Это внесло сумятицу и смутило прибывшего Ясуо. Японец почти не пил, затеял разговор о Солженицыне, который, как известно, сволочь и предатель, всех смутил, и Виктория чуть не умерла от необходимости поддерживать тоскливый разговор.

– Да его расстрелять надо! – кричала о Солженицыне пьяная пара в один голос. – Да он агент ЦРУ, он на их деньги книги издает!

Пара перепила, однако это в целом вписывалось в план, по которому им вменялось симулировать сильное опьянение, что позволило бы хозяину дома заботливо вызваться их проводить – тончайший ход операции, оставлявший Ясуо тет-а-тет с прекрасной Викторией.

Уходили долго, топтались в коридоре, прощались и целовались, злоупотребляли матом, пили «на посошок», почему-то спели напоследок «Пора в путь-дорогу», качая над милым порогом серебряным крылом, наконец ушли, гремели костями на лестнице, орали, всколыхнули соседей, возвратились (дама забыла муфту), снова «на посошок», и вроде бы все затихло.

Виктория не стала долго раздумывать и с ходу плюхнулась на колени к Ясуо, приведя его в замешательство. Окаменев от свалившегося на него счастья, японец застенчиво поцеловал даму в щечку и по-братски обнял ее, представив все как милую шутку.

– Может быть, потанцуем? – спросил Ясуо и осторожно приподнялся.

Пришлось танцевать, тут Виктория не пожалела себя, прильнула телом по большому счету, положила руки на плечи, чуть-чуть теребя волосы партнера, потянулась, сладко дыша, к его губам, умирая от страсти и потому касаясь обеими ногами всех составных его тела.