– Да, покончил с собой, – подтвердил Понтормо. – Вот он-то искал новые формы в искусстве. Антонио, впрочем, писал все свои картины на один сюжет – Мадонна с младенцем Иисусом на руках – но постоянно возился с цветом, освещением, контуром и так далее. На каждую картину у него уходила уйма времени; понятно, что жил он в бедности, но это, похоже, его не трогало. Три года назад Антонио написал такую Мадонну, что сам Господь на небесах, наверное, возрадовался, глядя на нее: чистейшая непорочность, неземная красота и великая светлая скорбь была в ее облике. Люди плакали, глядя на эту картину, а наш друг Антонио вроде бы малость сошел с ума: реальность стала угнетать его, он заперся в мастерской и целые дни проводил там наедине со своей Мадонной. В конце концов, его нашли там мертвым; он вскрыл себе вены и истек кровью. Церковь отказалась хоронить его, и мы с Андреа тайком погребли бедного Антонио на старом сельском кладбище. А Мадонну забрал себе наш епископ, она теперь висит в его комнатах и услаждает его взор.
– Ах, Антонио, Антонио! – покачал головой Бенвенуто. – Он вечно искал идеал – и в искусстве, и в жизни, – а когда нашел не вынес разлада этого идеала с действительностью. Бог простит его за самоубийство, ибо душа Антонио всегда стремилась к Нему… А что же Андреа? О нем тебе что-нибудь известно?
– Свихнулся, – коротко бросил Понтормо. – Забросил искусство и с головой ушел в науку. Он живет в собственном доме, где совершает бесконечные научные опыты.
– Что же, поеду к нему, – все равно, больше ехать не к кому, – сказал Бенвенуто.
– А твой ближайший друг – Франческо? Почему он тебе не поможет? – спросил Понтормо.
– Он погиб на войне, – сообщил Бенвенуто и погрустнел.
В горле у Понтормо опять забулькало, глаза его нехорошо заблистали, и он сказал с жутким выражением лица:
– Антонио покончил с собой, Франческо погиб, Понтормо должен был удалиться от общества, Андреа свихнулся, а Бенвенуто – беглый преступник, не имеющий пристанища! Славно обошлись с нами люди! Нет, не зря я заперся на этом скотном дворе, – будь проклят наш мир, и будь проклято наше пребывание в нем!
Бенвенуто удалось найти Андреа без особых проблем – при расспросах о нем первый же встречный крестьянин скорчил насмешливую физиономию и воскликнул: «А, этот сумасшедший! Конечно, я знаю, где он живет, но я бы не советовал вам, синьор, ехать к нему. В его доме столько всякой мерзости, что не каждый это выдержит, а вонь оттуда слышна за милю. Впрочем, если вы не боитесь, что вас стошнит, я охотно укажу вам дорогу, коль вы не пожалеете для меня пару медных монет».
Невыносимый запах действительно начал ощущаться задолго до того, как Бенвенуто подъехал к дому Андреа. Вонь была такой густой и въедливой, что Бенвенуто уткнулся в платок и старался дышать только ртом, а крестьянин-проводник жалобно попросил причитающиеся за показ дороги деньги и, получив их, бросился со всех ног бежать прочь.
Несмотря на холодную погоду, дверь и окна в доме были открыты настежь. Войдя вовнутрь, Бенвенуто понял, что закрывать их было нельзя ни при каких обстоятельствах; всюду – на столах, стульях, на полу, в шкафах – стояли склянки с разноцветными, отвратительно пахнущими жидкостями, но, хуже того, тут были еще человеческие внутренности и конечности, плавающие в больших банках, а также экскременты, наложенные в железные коробки.
Сдерживая спазмы тошноты, Бенвенуто откашлялся, и сипло прокричал:
– Андреа! Андреа! Ты дома?
– Кто там? – отозвался недовольный голос с чердака.
– Это я – Бенвенуто, твой друг! Я еще водил тебя в анатомический театр, когда вы с Понтормо и Антонио приезжали в Рим несколько лет назад, чтобы навестить меня, – на всякий случай напомнил Бенвенуто.
– Бог мой! Конечно, я помню тебя! Подожди, я уже спускаюсь, – по лестнице застучали шаги, и через минуту перед Бенвенуто предстал длинный и худой Андреа, с головы до ног перепачканный теми органическими и неорганическими веществами, с которыми он совершал свои опыты.
– Прошу простить меня за то, что я не могу тебя обнять, – сказал Андреа, по рассеянности вытирая руки о край плаща Бенвенуто. – К сожалению, мой последний слуга удрал от меня на прошлой неделе, – даже жалование не получил, каналья! Раньше он меня умывал и переодевал, потому что сам я совершенно не имею времени на подобные пустяки. Конечно, ходить постоянно грязным не очень-то удобно, но поскольку представился удобный случай, я решил поставить на себе эксперимент по влиянию грязевого покроя на защиту организма от болезней. Тебе никогда не приходилось, мой друг, подолгу не мыться?
– Недавно у меня была такая возможность. Более того, грязь помогла мне спастись от определенных неудобств, а может быть, и от смерти, – улыбнулся Бенвенуто.