– Сразу видно, что ты давно не был на родине, мой друг! – заметил Андреа. – Пока ты находился в Индии, герцог Цезарио укрепил свои владения и отбил все атаки на них. Более того, он их расширил, и сейчас они граничат с владениями Флоренции. В часе езды отсюда находится наша северная граница, а сразу за ней теперь начинаются земли герцога Цезарио.
– Спасибо, спасибо тебе, дорогой друг! – обрадованный Бенвенуто хотел обнять Андреа, но вовремя одумался. – Герцог Цезарио, ну, конечно, вот к кому я поеду! Он же приглашал меня к себе, когда еще был жив покойный Папа. Надеюсь, герцог не забыл меня, и его приглашение остается в силе.
– Поезжай. Мне кажется, Цезарио является исключением из моей теории об аналогичности системы пищеварения человека и государственного организма, – с некоторым сомнением сказал Андреа. – Исключения, однако, как известно, лишь подтверждают правила… Может быть, ты погостишь у меня несколько дней? Я бы с удовольствием послушал твои рассказы об Индии, а ты смог бы принять участие в моих опытах.
– Нет, нет! – Бенвенуто вскочил со стула, взял плащ и шляпу. – Я поеду. Мне было очень приятно повидаться с тобой, но я должен спешить, – как бы меня не настигли мои враги. Я вызываю у них сильное раздражение.
– Раздражение… Нервы… Сколько еще загадочного в этой области, – задумчиво произнес Андреа, пристально глядя на какую-то склянку в углу. – У меня давно зреет мысль о некоем опыте… Да, поезжай, мой друг, я тебя не задерживаю! Даст Бог, мы еще съездим с тобой в Индию вдвоем.
– …Его светлость поручил мне обговорить с вами условия вашей работы у него, – сказал герцогский мажордом и казначей Бантинели, обращаясь к Бенвенуто. – Вы жаждете снова взяться за дело, не так ли? Очень хорошо, его светлость поощряет таланты, его двор – самый изысканный и великолепный во всей стране. Я думаю, что если светлейший герцог назначит вам содержание в триста золотых монет в год, вам этого будет вполне достаточно.
– Я чрезвычайно признателен его светлости герцогу за заботу о моей скромной персоне, – поклонился Бенвенуто. – Я знаю, что он неизменно покровительствовал мне и употребил все средства, дабы найти заступников, спасших меня от неминуемой смерти, которую уготовил мне проклятый Алессандро. Передайте его светлости мою глубочайшую благодарность; хотя ныне он наносит мне великую обиду, она не стоит и тысячной доли оказанного мне благодеяния. Прощаясь с ним, обещаю, что где бы я ни был, везде буду, пока только жив, молить за него Бога.
– Так триста монет вам мало? Сколько же вы хотите получать? – раздраженно спросил Бантинели.
– Ваша милость, при дворе покойного Папы, где я работал, триста золотых составляли стоимость стаканчика для зубочисток. Если бы вы мне сообщили раньше, что речь идет о трехстах монетах, я бы не стал докучать герцогу своим присутствием. Если бы я знал, что мне предложат здесь даже шестьсот монет, то и тогда я бы не приехал к герцогскому двору, – отвечал Бенвенуто, не теряя учтивости.
– Невозможно сделать добро человеку, когда он от него отказывается! – вскричал Бантинели. – Видно, вы почитаете себя важной особой, если вам мало трехсот золотых монет в год.
– Полно, Бантинели, вы взяли неправильный тон, – вмешался в разговор герцог Цезарио, вошедший в эту минуту в комнату.
Бенвенуто и Бантинели низко склонились перед ним, а герцог подошел к Бенвенуто и дружески его обнял.
– Я никогда не найду другого такого искусного мастера, а ты торгуешься с ним, как с разносчиком дешевых товаров, – продолжал Цезарио. – Мои расходы, конечно, велики, но нужно понимать, на чем можно экономить, а на чем – нет. Бенвенуто, назовите ту сумму, которую бы вы хотели получать, и которая была бы соразмерна вашему таланту.
– О, ваша светлость, для такого государя, как вы, я готов трудиться бесплатно! – проговорил Бенвенуто, приложив руку к сердцу.
– Архитектору, построившему для меня дворец, я платил по восемьсот золотых в год. Достаточно ли вам будет девятисот золотых, Бенвенуто? – улыбаясь, спросил герцог.
Бантинели охнул.
– Ваша щедрость не уступает вашему благородству! – сказал Бенвенуто. – Этого жалования мне достаточно. Надеюсь, когда его светлость, на просвещенное суждение коего я полагаюсь, увидит мои работы, то сверх того мне дадут столько, сколько я заслужу.
Бантинели фыркнул от возмущения.
– Кстати, о работах, – герцог потер лоб, как бы припоминая что-то. – Я видел у моего отца прекрасную солонку из золота, изготовленную вами. Она бесследно пропала вместе с другими ценными вещами, когда этот вор и мошенник Джакопо, казначей Алессандро, захватил дворец моей матери. Не могли бы вы сделать для меня нечто подобное?