Как устроен город. 36 эссе по философии урбанистики

Я думаю, что поклонников идей среды как органического порождения человека все, сказанное выше, должно раздражать. Мы проигрываем здесь и в творческой перспективе, когда творение перестает быть эманацией внутреннего «я» автора, и в перспективе глубины восприятия, когда зритель-слушатель-житель полностью растворяется в произведении или в среде. Человек, который все время оказывается в разных контекстах, говорит, используя «чужое слово», играет разные роли, явно проигрывает целостной личности, выражающейся или растворяющейся в произведении, как осенний ястреб в небесах. Но что же он выигрывает?

Он выигрывает свободу выбора. И именно это и делает его горожанином.

И для власти, и для жрецов, и даже для рабочих важной идеей является тождество самому себе. В самых разных системах воспитания, в особенности в Новое время, в эпоху царствования идеи прогресса, главной задачей воспитания является перевод ребенка из неопределенного в определенное состояние. Жизнь представлялась забегом на дистанцию кем-то стать – кто быстрее станет столяром, музыкантом, математиком, художником. На этом основан феномен вундеркиндства, который едко высмеивал Ролан Барт.

Мужчине к моменту достижения гражданского возраста требовалось получить профессию, женщине – родить ребенка. Сегодня это непопулярная идея, если не сказать – чудовищный архаизм. Наоборот, если женщина сорока лет, менеджер с MBA по экономике, решила стать художником, поступила на 1‑й курс Академии художеств, не замужем и не собирается, детей нет и т. д. – это как раз и есть современный человек. Идея, что надо кем-то стать, сменилась на то, чтобы никем не становиться окончательно. Время – валюта твоей жизни, и лучшая стратегия – это ее не тратить, чтобы сохранять возможность быть кем угодно.

Город начинает цениться за то, что он предоставляет тебе способы оставаться в состоянии выбора. Утром ты теннисист, днем – юрист, ранним вечером – монгольский мистик, вечером – гитарист, по субботам учишься на летчика. В деревне так не поживешь.

Вообще свобода – это сложная вещь, ей надо учиться, там масса подводных камней и парадоксов. Но элементарный уровень свободы, тот, что воспитывается сам собой, просто как жизненный навык, – это свобода выбирать. Свобода как познанная необходимость – это у жрецов и власти. Город торговцев – это такой, в котором ты выбираешь, кем стать, кем быть и во что превратиться потом.

С этой точки зрения смерть, кстати, – это просто покупка небытия, а кладбище – еще один вид среды, по-своему привлекательный в смысле обмена.

Бульвар

Улица, площадь, переулок, двор, парк – это существовало в городах более или менее всегда, с Иерихона и Ура. Бульвар – изобретение новоевропейское, его не было ни в античности, ни в Средние века. Не то чтобы город был такой вещью, в строении которой трудно что-нибудь изобрести – возьмите хоть микрорайоны с панельным жильем, – но трудно изобрести что-нибудь новое так, чтобы оно прижилось. Москву легко представить себе без микрорайонов, но трудно – без бульваров. Появление в городе нового места – это улика, она заставляет подозревать, что в городе появился какой-то новый человек, кому оно предназначено.

Бульвары возникли как побочный продукт гонки вооружений. Развитие артиллерии привело к тому, что земляные бастионы городов утратили смысл. Их засадили деревьями (точнее, перестали рубить те, что там росли, – до того корни деревьев использовались как средство укрепления почвы). Само название «бульвар» происходит от голландского bolwerk, «бастион», из-за «большого бастиона» – grand boulevard – напротив Бастилии, который в 1670 году первым был превращен в бульвар усилиями Людовика XIV.

Атмосфера Парижа эпохи «Трех мушкетеров» более или менее проясняет замысел короля. Брошенные городские стены и рвы были местом невинных развлечений мушкетеров короля и гвардейцев кардинала, слишком специфическим местом в городе, чтобы и дальше терпеть его наличие. Впрочем, место изменилось, а публика не вполне – в отличие от парков, бывших частной аристократической собственностью, бульвары стали местом демократического приобщения горожан к природе. Некоторый след этого отличия парка от бульвара еще сохраняется в оппозиции высокой поэзии садов и бульварной литературы. Хотя, кажется, уже почти стерся.

Правда, бастионы – это не единственный источник происхождения бульвара. Существовал и другой, аристократический. Мария Медичи, вторая жена Генриха IV, была, если верить Генриху Манну, достаточно меланхолической натурой, не слишком счастливой со своим любвеобильным мужем. Из Флоренции она вывезла любимое развлечение – катание на экипажах по аллее (сorso) вдоль реки Арно. Так вдоль Сены у Тюильри появилась в 1616 году аллея Королевы (Сours la Reine). Нововведение подхватили в Мадриде (Прадо), в Риме (где Корсо приводила к Форуму, вокруг которого было принято кататься, рассматривая руины) и в Лондоне (Пэлл‑Мэлл, где деревьев в итоге не осталось).