«О господи, я забыла – где! – поразилась она. – Кажется, это была какая-то вечеринка… Фестиваль? Да, может быть. Или чья-то премьера? Тогда Ромка из кожи вон лез, чтобы очаровать красивую девушку. А сейчас все запорол. Или не так уж Ася и нравится ему?»
От этой мысли Лизе даже полегчало: ну в самом деле, что у них может получиться хорошего? Десять лет разницы, может, чуть больше. Разные миры. Конечно, девочке лестно внимание состоявшегося режиссера… Может, она даже всплакнет, когда поймет, что Роман Воскресенский больше не появится в ее жизни. Но лучше отрубить хвост сразу, одним махом.
– Что плохого? – повторил Роман с недоумением.
Было очевидно, что он уже забыл, о чем шел разговор несколько секунд назад, и смотрел на Асино лицо так пристально, точно пытался найти подсказку. Лиза незаметно покачала головой: не продолжай этот разговор. И Ася уловила ее движение, уголки губ дрогнули, но улыбку она не выпустила, ведь Роман поймал бы ее первым. Хотя мог и не сообразить, какой смысл в ней заложен…
Но вспомнил. Брезгливо поморщился:
– Артхаус, да. Авторское кино. Девочка моя, фильм должен быть простым и жизненным, понятным зрителю, тогда он его полюбит. А мы же все хотим именно этого: чтобы нас любили…
Его вопросительный взгляд остановился на Асином лице, и Лизе показалось, будто брат разглядывает его с некоторым замешательством: «Это же не то лицо…» Проступает Варино сквозь эту живую завесу? Или это она додумывает за брата, а у него и в мыслях нет совершать подмену?
То, как отрывисто отвечала Ася, выдавало ее нервозность, кажется, она была задета всерьез.
– А ты хорош! Считаешь зрителя единой биомассой, желающей одного и того же? Каждый человек на Земле прям жаждет увидеть на экране те же ситуации, которые сплошь да рядом возникают в жизни?
– Именно! – Роман вскинул руку, в замешательстве взглянул на нее и опустил на стол. – Зритель должен узнавать себя в предлагаемых обсто… обстоятельствах. Тогда история заденет за живое! Его… Он будет сострадать герою, только если ему будет понятна его боль.
– Согласна. Но необязательно это должен быть примитивный натурализм. Прости за пафос, но искусство должно вести человека за собой, поднимать его на другой уровень, а не опускаться до него.
«Для нее действительно так важно, что снимать? – Лиза смотрела на нее с недоверием. – Это же только кино…»
– Ася, ты вычитала это где-то, – стараясь говорить помягче, вмешалась она. – Звучит красиво. Только в реальности все обстоит несколько иначе. Каков процент зрителей, любящих Тарковского? Ну, пять максимум!
– Я не о Тарковском сейчас.
– А о ком же?
Смущенно улыбнувшись, Ася развела руками:
– О себе.
– Я прочитал, – донесся голос Антона. Оказывается, он уже стоял в дверях.
У Романа поползли вверх брови, но взгляд оставался мутным, и он никак не мог сообразить: кто это там за его спиной? Медленно повернулся, выдохнул смешок:
– А! Это ты… А я-то…
– Не просто прочитал. По три раза каждый.
От волнения Асино личико заострилось, даже губы пересохли, а взгляд стал умоляющим, точно в руке Антона блеснула секира. Лизе хотелось остановить его: «Сжалься! Она же еще ребенок…» Но это было бы неуместно, ведь Ася сама отдала свое детище на растерзание.
– Почему по три? Не сразу поняли?
Роман неприятно заржал, но на него никто не обратил внимания, и он сконфуженно умолк, поглядывая на Асю, комкающую в руке салфетку.
– Я упивался! – провозгласил Антон и потряс ее телефоном над головой. – Каждой строкой, каждым словом. Я не получал такого удовольствия со времен, когда читал рассказы Грина!
«Ох ты! Это он, пожалуй, хватил через край. – Лиза качнула головой. – Девочку, конечно, надо поддержать, но перехваливать-то не стоит. Еще голова закружится… Начинающим это не на пользу».
Встрепенувшись, Ася приподнялась, точно птичка, устремившаяся к небу, часто задышала:
– Как вы… То есть как ты угадал? Бабушка сравнивала мои рассказы с Грином! Когда могла читать.
– А что с ней случилось? – спросила Лиза.
– Она сейчас в больнице. Но это еще раньше…
Больше Ася ничего не успела сказать, потому что Антон широко шагнул к столу, склонился и, подхватив ее тоненькую ручку, припал к ней губами. А Лизины губы так и остались приоткрытыми: «Это что вообще?!» Она медленно перевела взгляд на брата, которому, кажется, и дела не было до происходящего, он меланхолично жевал веточку петрушки. Опухший от хмеля, некрасивый, неопрятный… У нее чуть не вырвалось: «Очнись, идиот! Не видишь, что происходит?!»
Антон все не отпускал Асины пальцы, и по лицу его пробегали тени, выдававшие смятение. От того, что реальность вокруг них тоже пошла мелкой рябью, стала зыбкой, ненадежной, Лиза ощутила приступ тошноты, будто проваливалась в воздушную яму.
– А давайте выпьем! – провозгласил Роман и уже протянул руку к бутылке, но Лиза, очнувшись, ловко перехватила ее.
– А давайте нет. Сделаем перерыв?
Поднявшись, она выждала секунду, убедилась, что пол под ногами обрел твердость, и взялась за локоть брата:
– Можно тебя?
– Конечно. Тебе – всегда.