Как вернувшийся Данте

И мог бы считаться дискредитирован – теми отражениями первых людей: Адама и его Лилит (которые – только и делали этот мир – миром); которые – предъявляли людям свою языческую меру, и люди её не выдерживали.

Не могли удержать этот настоящий (ирреальный) мир в реальности его бесчисленных версификаций; поэтому – повторю: именно отсюда (в дальнейших событиях) – по-явится намеренно нами забытый (на мосту между мирами) версификатор; который версификатор – пойдёт предъявлять свою лютую меру своему очередному миру.

Но! Пока его по-явления – ещё нет, а Илью – уже собираются убивать, всего лишь повелев встать в круг; итак – станьте кру’гом! Перекиньтесь в полную замкнутость.

Услышав команду, глыбообразные (во главе с коротконогим) – образовали вокруг центра спортзала подобие окружности (столь же неровное, как орбита планет вокруг светила или утроба беременной женщины); но – Илья их примеру не последовал.

Он не вышел из кармической цепи. Но. Он. Не был звеном. Каждый раз (сколько же раз) – умирая-рождаясь, карме не оказывался подчинён.

– Ну что же ты, – наигранно удивился рыжебородый. – Вон твоё место в пространстве человеческих взглядов.

Он указывал на разрыв в окружности.

Илья, помедлив, шагнул; но – (не) занял и этот смертельный разрыв: но – тотчас наполнил собой.

– Начали, – сказал рыжебородый и (невидимо глазу) ударил.

Этот удар был самым обычным, разве что почти не доступен (из-за скорости своей) простому зрению: зрачок не поспевал.

Кулак рыжебородого нашел грудь ученика, который – и не подумал защищаться. А (меж тем) Илья и рыжебородый продолжали молча общаться:

– Всё это очень напоминает… – сказал Илья.

И «замолчал»; но – дабы рыжебородый продолжил.

– Конечно, – сказал рыжебородый. – Египет, заговор царицы Тейе, убийство живого бога.

Меж тем кулак рыжебородого выбил из ученика душу.

– Для такого убийства понадобилось очень сильное волшебство, – сказал пседо-Илия.

– Магия, – поправил рыжебородый. – Не волшебство, не дар, а умение. Оно (у-мение) у меня есть.

Он почти не ошибся: его магия (насилие над естественной силой вещей) была – по его силам. К волшебству это не имело отношения (впрочем, это только слова, им ещё предстоит – или «уже» предстояло, здесь сложно не заблудиться в настоящих и будущих продолженных временах – обернуться делом).

А тогда опять (против моего, почти что автора – а скорей всего, ловкого пере-сказателя этой истории – свое-волия) вступили в силу искривления реальности: ученик-бандит, из которого душа оказалась выбита, стоял-стоял-стоял…

Стоял-стоял-стоял – словно стоик Луций Анней (расположившийся в ванне с бокалом в руке, протягивая руку вторую цирюльнику для отворения вен: кровь философа собиралась истечь, а сам её носитель полагал себе умереть)…

Вот так рыжебородый втолковывал ученикам (и демонстрировал незваному гостю Илье) простую истину: прекрати странствовать, ибо – ты дома.

И вот так Илья сказал (опять и опять выпрямляя пространство произношения):

– Мне не хочется, чтобы ты странствовал и скакал с места на место: во-первых, частые переезды – признак нестойкости духа, который не перестаёт блуждать да озираться вокруг, не может утвердиться в привычке к досугу. Чтобы держать в узде душу, сперва останови бег тела.

– Во-вторых, чем длительней лечение, тем больше от него пользы; нельзя прерывать покой, приносящий забвение прежней жизни, – опроверг Илью рыжебородый. – Дай глазам отучиться смотреть, дай ушам привыкнуть к спасительному слову. Как только ты двинешься с места, так ещё по пути что-нибудь попадётся тебе – и вновь распалит твоё воображение.

Илья сделал жест и прекратил выверты измерений. Поэтому его следующие слова стали слышны всем:

– Что-нибудь не будет чем-то; но – что вверху, то и внизу: наверху – тоже что-нибудь, не более. Пока я её не встречу, так и останется повторяться, и никаких «настоящих вас» не будет. Ты – моя иллюзия моей смерти, её версификация. Пока что (для тебя) – навсегда.

– Я никогда с этим не соглашусь, – сказал рыжебородый.

Первый раз сейчас (в этом сейчас) он так сказал.

– Ну и что? – равнодушно – и не всё ли равно (в который раз – равно душой) сказал Илья.

Всё это время душа ученика, что была выбита из тела бандита, тщилась в своё тело вернуться. Разумеется, в конце-концов ей это удалось.

Рыжебородый (это был его ответ) – двинулся дальше и ударил следующего ученика. История (как и множество ей подобных историй) – повторилась: у человека забирали (или выбивали, как дорожную пыль, это всё равно) его первородство.

История – повторилась; но – на этом (витке дрессировки) местные ученики закончились. Следующим под удар попадал Илья.

Даже не посмотрев (зачем видеть, если за-ранее – за раной, за рекой, что унесет тебя в за-упокой – знаешь, что произойдет или уже произошло?), рыжебородый ударил не-званого гостя; и (на этот раз) удар был иным.

Само пространство вокруг этого предмета: «сжатого-кулака-руки-учителя-бандитов» (это был как бы один одушевленный предмет, составленный из помянутых частей) распустилось серебряной паутиной.