Как весть о том…

Лирика становится цинична,
Если всё в ней лишь предмет всего,
Если звук души и нота птичья —
Только знак бессилья твоего.

Где цари, что цензорами слыли,

Где пророки, что глаголом жгли?
Не достать одних из-под земли,
До смерти других позалюбили.

И в душе, блуждающей в дыму,

И в стране, где пошлое в почёте,
Лирика бывает на излёте
И почти не слышной никому.

Но бывает!.. Птица в светлой роще

Так звенит иль речка меж камней —
Чем безвестней, тем родней и проще;
Чем родней, тем тише и грустней.

«Темнело. С воли дул холодный ветер…»

Темнело. С воли дул холодный ветер.
И было так, как будто не приветил
Меня мой друг. И ветер выл в груди:
Любви и справедливости не жди
Ни от кого, такого нет закона!

И я уснул. И видел блеск затона

И чей-то взгляд. И бриз береговой
Смирялся, будто лист перед травой.
Шептали камыши, где рощи дремлют:
Не верь себе, пока не ляжешь в землю.

«В захолустье, где вечность сурова…»

Памяти поэта Константина Васильева

В захолустье, где вечность сурова:
Кто услышит? дыши, не дыши —
Вдруг сорвётся, как яблоко, слово,
Жизни тяжесть снимая с души.
Ах, какая великая зрелость —
В Спасов день умереть на земле!
Где лишь словом крещёному – пелось,
Сладко пелось в бесчувственной мгле.

Убогие

Есть коляски и трости у нас,
Но… дворовые! чуждой мы повести,
Что чинуша строчит, не чинясь
Наживаться на муках и горести.

Не сожжёт этот Моголь – солжёт

Или вычеркнет: делать им нечего!
Лист слетит на дорогу, тяжёл,
Место казни нигде не отмечено.

«На огонь мы открыто глядим…»

На огонь мы открыто глядим.
Так ли будем на вечности дым?

Тлеет долго в потёмках зола,

Будто света порог перешла,

И мерцает не свет, а тепло.

Наконец, и до сердца дошло.

Дальний берег похож на провал.

Я ведь жизнью тебя называл.

«Пора уж к веку золотому…»

Пора уж к веку золотому
Припасть натруженной пчелой
И слов горчащую истому
Сбирать для фразы ключевой.

И сквозь черты чертополоха,

Бурьяна буйство, мощь хвощей
Приметить, что не всё так плохо
В природной прихоти вещей.

Что, разгоняя кровь по жилам

Юнцам и даже старожилам,
Немеет мир пред глубиной,
Лишённой твёрдого значенья,
Но полной тихого свеченья,
Неясной прелести земной.

А в небе клин и лист кленовый —

Приметы осени, где новый
Короткий век дарован мне.
И я в тоске провинциальной
С какой-то нежностью печальной
Гляжу на летний куст в огне:
Он подражает купине.

«Ещё не остыли трава и дорога…»