Как весть о том…

Ещё не остыли трава и дорога —
Дневные любовницы света,
И тянутся ветви, чтоб ветер потрогал,
И шелеста нежность не спета.

Ещё не устала от щебета птица,

И, может, росой удивленья
Мы, дети тумана, сумеем плениться
И с миром достичь примиренья.

«Наверное, осень – любимое время у Бога…»

Наверное, осень – любимое время у Бога,
Когда красота её чётче на ветхости мира
Проступит – и видишь: маршрутку уводит дорога,
И лист золотой пролетел и улёгся так мило.

Осенние краски родней после жаркого лета.

Дождей затяжных, моросящих привычней морока…
И слышишь: «Всё грустно молчит, умирая…»[2] – у Фета,
Но «Всё мне: Любовь и Надежда и Вера…»[3] – у Блока.

«Был день осенний хмур и тих…»

Был день осенний хмур и тих,
Но вдоль фасадов городских
Блестели, будто ожерелья,
Красноречивые деревья.

И даже маленький кленок

Тремя листочками, как мог,
Хоть всё равно спешащим мимо,
Развеивал тоскливость мира.

Бессрочно дождик моросил,

И люд угрюмо грязь месил,
Лишь мальчик в скверике – не я ли? —
Глядел, как клёны догорали…

«Жизнь, как платье, давалась на вырост и вот – коротка…»

Жизнь, как платье, давалась на вырост и вот – коротка.
В ней нелепым кажусь, хоть нелепей она выставляла.
Не хватает всего – голубого, без мути, глотка,
Воскового луча, что проник в заточенье Дедала.

Чем убыточней свет, тем цветней и отважней листва.

Как я осень люблю за такую с ней нашу напрасность!
Будет глубокомысленна и безупречно права
Вслед за этим зимы ледяная бессильная ясность.

Будут скованны речи речных говорящих камней.

Обесточатся ив оголённые чёрные прутья.
А пока – что за бред, что за чувства приходят ко мне!
По горящим узорам аллей пролагаю им путь я.

«Тяжело. Одиноко. Но падшие духом – не правы…»

Тяжело. Одиноко. Но падшие духом – не правы,
Обвиняя судьбу, ибо вольно в «стране дураков»,
В многокрылых ромашках, распростёрлись зелёные травы
Под сияющей синью в белопенной красе облаков.

Я не верю, что могут стать совсем безнадёжными люди

И в усмешке кривиться, мол, найдутся дела поважней.
А в снегах тубероз, будто лучик, купается лютик,
И звенит колокольчик, и жертвенно пышет кипрей.

До чего же свои мне клевера, косогоры, просёлки,

Лебединые всплески и поля пополам с лебедой.
Волчьих ягод огни – будто в зарослях прячутся волки!
И таятся озёра с живою и мёртвой водой.

Если вспыхнет ордалия, если за жизнь поручиться

Будет некому – вспомню, что душа, как травинка, жива.
Чуткий вереск лесной, иван-чай, и шалфей, и метлица
Мне помогут найти золотые, как нектар, слова.

Полина Никитина «Летний луг». ДВП, масло, 52 х 72, 2000.

Анатолий Голушко «В осеннем лесу». Масло, холст, 40 х 60, 2013.

В осеннем лесу