Как выиграть любой спор. Дома, на работе, в суде – где угодно

Свет уличного фонаря, проникающий в окно вагончика-бытовки, освещал лицо сидевшего в углу пухлолицего, грязного карапуза с большими, широко раскрытыми от испуга глазами и взъерошенными волосами, делавшими его похожего на медвежонка, которому нужно вылизать и привести в порядок свою шерсть. Малыш выглядел безумным. Но, скорее, он просто безумно боялся темноты. В луче света изредка мелькал голый мужской зад и раздавались звуки, напоминающие стоны и рычание задыхающихся в схватке животных. Мужчина дал женщине доллар. Достаточно для уличной потаскушки.

Женщина была, конечно, матерью Джо, а описанная выше сцена — одним из его воспоминаний о раннем детстве. К тому времени, как присяжные собирались удалиться на совещание, они знали обо всех нюансах жизни Джо, о его деградации, о его унижении, о его нестерпимой боли, несправедливо причиненной этим бесчувственным миром невинному ребенку. К тому времени, как присяжные решали судьбу Джо, они не могли не встать на его место. Они прониклись к нему эмпатией и в итоге сняли с него обвинение в убийстве. Защита, естественно, упирала на невменяемость.

Когда наш герой — отрицательный, мы всегда должны представить себя на его месте. Забраться в его душу, в его мир. Там всегда есть убогость. Там всегда есть боль, тупая, ноющая боль, растерянность и печаль. Там всегда есть шрамы, оставленные злом, несправедливостью и насилием на чистой юной душе и потрясшие незрелый детский ум. Обвинять и ненавидеть на основании «голых фактов» легко. Это избавляет от ответственности понимания. Мы же не наказываем ребенка за то, что он кричит, плачет и даже дерется, пытаясь противостоять власти отца, который его жестоко избивает. Но мы отказываемся слышать ребенка, теперь уже взрослого мужчину, который все так же кричит и плачет, когда борется с другой властью, властью, против которой он чувствует себя таким же беспомощным, — властью, которая может быть такой же жестокой.

Я всегда слышу самодовольных, надменных, могущественных, купающихся в привилегиях везунчиков, лишенных даже таких базовых человеческих качеств, как дар понимания. Я слышу их человеконенавистнические морали, их бессердечные суждения. «Они поступили неправильно. Накажите их!»

Наказание! Ах да, наказать их! Наказать тех, кто родился с менее удачной генетикой. Наказать тех, кто родился в грязи и нищете. Наказать тех, кто родился в криминальной, жестокой среде. Наказать тех, кого родила двенадцатилетняя наркоманка. Наказать тех, кого сделали изгоями и лишили доступа к общественным благам. Наказать тех, кого лишили образования. Наказать тех, кого лишили возможностей. Наказать тех, кого лишили элементарного человеческого уважения. Эти люди в большинстве своем не сделали ничего плохого, но их наказывают. А те, кто их судят со своих насиженных уютных мест, смотрят на этих несчастных свысока со злостью, ненавистью и страхом. Те, кто их судят, качают своими надменными головами, увенчанными коронами богатства и удачи, и с брезгливым презрением требуют еще более сурового наказания. Накажите их!

Мы не можем позволять судить тех, кто оступился, исключительно по «голым фактам». Мы должны влезть в их шкуру и из этого темного, жуткого места кричать миру о том, что мы видим.

Разоблачение лжеца. Когда наш оппонент говорит то, что мы считаем неправдой, должны ли мы назвать его лжецом? Называть кого-то лжецом считается правилом плохого тона. Люди не любят слышать подобные заявления. Тот, кто тычет длинным пальцем в другого и обзывает его лжецом, выставляет себя далеко не в лучшем свете. Тем не менее иногда приходится, как говорят, резать правду-матку и называть вещи своими именами. В деле Карен Силквуд я решил эту проблему так.