Как захватить весь мир

Снег падал, не тая, на реку, на мосты, на дороги. Всё занесло снегом! Винсенту представлялся веселый десант снежинок, где всем радостно мнут хребты. Предновогодние улицы и проспекты зажигались разноцветными мигающими штуками. От мороза щипало нос и ладони, если снять варежки. Если лепить снежки, громко мять позвонки. И пальцами разминать, разминать…

Девочка из ниоткуда

За два года Жанна выучила почти всё: где соль, где варенье, где швабры, водка и пластырь. Сколько шагов до двери Винсента на ощупь по темному коридору. Научилась прятать шампунь от существ без ручек и ножек в деревянную хлебницу. Узнавала каждого из членов семьи по голосу, запаху, даже по вдохам и выдохам. Выучила звук каждого будильника. Иногда Винсент кричал во сне, обычно ближе к рассвету. Это был ее персональный будильник.

Утром она иногда заставала его на кухне пляшущим под песни по радио. «Последним рейсом, но первым классом…»[3] – подпевал, переворачивая блинчики на сковороде. Винсент посыпал их разными специями: гвоздикой, ванилью. Поливал вареньем из лепестков роз:

– На! – Придвигал к ней тарелку.

– Спасибо! Я оценила!

Раз-два-три! Продано! Ее душа ушла с молотка за слово «на!».

А иногда с утра проносился мимо в потемках, чуть не задевая плечом, и даже не смотрел в ее сторону. Так тоже бывало.

Винсент вообще каждое утро просыпался совсем другим, как будто каждый раз из сна возвращался новой дорогой. А Жанна просыпалась наудачу, не зная, сожжет он сегодня весь дом или погасит огонь: он курил адский ядреный табак, который нужно запретить хотя бы из соображений гуманности.

Этот специфичный запах добирался и до ее комнатки.

Что до запахов… раньше у нее были духи в красивых флакончиках, а теперь – только флакончики. Давно пустые. Пустой крошечный шкаф. Хорошие вещи за четыре года поизносились. Из накидок и кружевных платьев Жанна вырезала салфетки, стелила на стол. Остался коричневый свитер, который она выбирала как меньшее из всех зол, но всё равно ненавидела.

Трудно было обвинять приемную семью, что о ней не заботились: Элла Вадимовна даже купила ей пуховик. Кислотно-фиолетового цвета, на отвратном синтепоне, «зато тепло».

А девочки из класса ходили в куртках с меховыми воротниками и кроличьих шубках. Девочки сладко пахли…

«Главное – сказочно пахнуть, остальное пусть катится!» – так Жанна с Катюшкиным решили. Катюшкину тоже не очень-то хотелось «донашивать» за сестрами их попсовые духи. Единомышленницы стали ежедневно наведываться в парфюмерные магазины. Забрызгивали запястья и набирали пробников: цветочных, сладких, пряных, сахарных, простых и сложных…

– Вот теперь хотя бы не отдает протухшими листьями в такую-то погодку! – Катюшкин расшвыривала листья ногами и глубоко вдыхала запах с запястий.

– А у листьев, интересно, почему не хрустят позвонки? – Жанна спросила.

– Наверное, потому что они падают на землю уже мертвые. Их можно протыкать и разрывать, трупам всё равно. – И конечно, топнула ногой и нанизала один на каблук. Для наглядности.

Винсент тоже рвал и метал, кричал (Как выразительно напрягались жилы на шее!), устраивал публичные уничтожения набросков, разбрасывал клочки… а всё потому, что всеми желтыми и синими красками мира он так и не смог нарисовать ничего похожего на «Ночь над Роной». И вдруг под очередным водопадом обрывков его посетила новая мысль: если нельзя нарисовать, может, удастся сфотографировать!? Волны и фонари. Ночь. Длинная выдержка. Только бы не было машин! И только бы был крутой фотоаппарат!

Новая идея фикс поглотила Винсента целиком. Фотоаппарат он пытался выменять у кого-то «на черном рынке», но… нет. Даже за пару ворованных прав и паспортов.

Снег засыпал улицы и мостовые. Он смотрел на Неву подо льдом и тяжело вздыхал.

– Не грусти! Главное: у тебя есть талант! – Жанна успокаивала.

– Родиться с талантом или без, неважно… главное: с верой в него, как маньяк верит в свою высшую миссию… Это как будто ты всю жизнь таскаешь внутри умершее существо. Хоть я – не девочка и понятия не имею, как таскать. Но, наверное, как-то так… больно.

Так в невыносимых страданиях творца и полуполярной питерской ночи они оставались зимовать. Казалось, утро никогда не наступит, а, наступив, ничем себя не выдавало. Перегорали лампочки. Потолок…

– Я тазик ставлю, чтобы вода с потолка стекала, а она носки решила постирать! Хоть бы разрешения спросила, наглая девка! – Элла Вадимовна кричала из коридора.

Едва ли Жанна не спросила потому, что была наглая девка. Чтобы как-то оправдать свое пребывание в семье Оболенских, она вызвалась убирать, стирать, мыть посуду. Постепенно, как это часто бывает, на нее переложили всё, что не хотели делать сами.

«Что ты там так громко, Жанна?» Когда она возила тряпкой по полу или гремела кастрюлями, ей больше всего хотелось быть незаметной, никому не мешать, занимать как можно меньше места…