Как жить и властвовать

Некий царь, известный своей справедливостью и прославившийся умом, собрал всех жителей своего царства – эмира и визиря, малого и великого, богатого и бедного, великого и ничтожного, учёного и невежественного, размышляющего и труждающегося, гневного и умиротворённого, низкого и благородного, тяжёлого и лёгкого, ближнего и дальнего, счастливого и несчастного, тонкого и грубого, покорного и бунтующего, постигшего истину и заблуждающегося, смешливого и серьёзного, горожанина и деревенщину, – одним словом всех, никого не упустив. Он нашёл громадный луг, велел устлать его парчой и шелками. Все пришедшие были рассажены по назначенным местам (это особо подчёркнуто), им было роздано угощение в посуде из серебра и червонного золота, и никто не был обделён этими царскими милостями. После этого царь воссел на троне в окружении охраны и придворных. Была произведена перепись всех присутствующих. И царь обратился к ним. Суть его речи заключалась в следующем. Он издал указ о том, чтобы каждый подданный, кем бы он ни был – эмиром или простолюдином, не смел заглядываться на того, кто выше его, а видел, замечал только обстоятельства того, кто ниже по положению. Это способно более чем что-то другое объединить сердца подданных, внушить им благодарность, примирить с тем, что выпало на их долю. Ведь тот, кто видит себя в одной ситуации, а кого-то другого – в более низком положении, считает своё место в жизни высоким, а себя – в преимуществе относительно более низкого. Таким образом душа приучается к радости и с благодарностью принимает то, что даёт судьба. Вообразите человека, которому из-за невзгод взгрустнулось, призвал царь присутствующих. Стоит тому человеку увидеть кого-то, кому хуже, чем ему, и он начинает считать себя полной Луной среди звёзд, избавляется от своей угрюмости и скорби. Пусть же свысока взирает наместник на хаджиба, судья на законоведа, законовед на купца, купец на простолюдина и так далее. Так должно обстоять дело со всеми – ремесленниками, караванщиками, горожанами, сельскими жителями, продавцами и покупателями, благородными и простецами, вплоть до самых низких – преступников. Примечательно, что и наказываемые, нередко с жестокостью, преступники тоже должны быть довольны и благодарны своей доле. Пусть подвергнутый порицанию посмотрит на того, кто избит, наказанный палками – на того, у кого от ударов плетьми сошла кожа, избитый плетьми – на того, кому отрубили кисть или ступню, последний – на четвертованного. И так – со всеми: здоровый – на больного, больной – на раненого, хромой – на парализованного, кривой (одноглазый) – на слепого.

* * *

По случаю приводятся и стихи, не лишённые оттенка чёрного юмора:

Услышал я как-то слепца, вопрошал он:
Что хуже, чем вечная темень без света?
И молвил ему одноглазый прохожий:
Могу тебе дать половину ответа.

Царь заключил свою речь афоризмом по случаю: бе́ды одних – польза другим [289].

Нерушимость сословных перегородок была постоянно, на протяжении веков повторявшимся требованием. Наряду с афоризмом о «голове» и «хвосте» был и другой того же рода. «Лучше смерть ста достойных, чем возвышение одного низкого» [290].

Но жизнь вносила свои коррективы в этот сословно-аристократический ригоризм. Как мы видели выше, властелина, согласно мнению многих «зерцал», должны волновать в первую очередь компетентность и верность приближённого чиновника. Другой вопрос – как пробиться к властелину, чтобы он тебя заметил и выбрал. Об этом – в параграфе «Приблизиться, чтобы стать приближённым», чуть ниже.

И в «зерцалах» есть свидетельства нарушения правила ненарушимости общественной иерархии. В «Трактате о приближённых» Ибн-аль-Мукаффы мы находим его филиппику в адрес какого-то, к сожалению, не названного по имени приближённого халифа аль-Мансура. «Не видали мы большей несуразности, – гневается Ибн-аль-Мукаффа, – чем такой приближённый, – ни воспитанности у него, ни образованности, ни известного происхождения. Да к тому же он отвратителен своими мыслями, а среди жителей своего города прославился распущенностью; весь свой век он был ремесленником, жившим трудом своих рук, и не мог гордиться ни заслугами, ни богатством. Но сподобился он найти того, кто к нему прислушался, и было дано ему, что пожелал. Стало ему дозволено обращаться к халифу и получать удовлетворение прежде многих потомковмуха́джиров[46] ианса́ров[47]², а также прежде родственников Повелителя правоверных (халифа. – А. И.) и прежде людей, принадлежащих к благородным домам арабов; содержание же ему стало выделяться вдвое большее, чем то, что получали бану-Хашим[48] и другие знатные люди из Курейшитов[49]» [291].