Евгений Иванович Рябчиков родился 25 марта 1909 года в Ярославле. Вскоре семья перебралась в Нижний Новгород, где отец служил в ОГПУ, мать – была учителем. При всем том нельзя сказать, что будущий журналист был благополучным ребенком. Едва окончив школу, сбежал из дому, примкнул к беспризорникам и отправился по стране – «зайцем» на пароходах, на крышах поездов. Но потом одумался, вернулся домой, поступил в пединститут. После его окончания в 1932 году стал ответственным редактором газеты с симптоматичным названием «Динамовец начеку». Редакция располагалась в здании краевого полпредства ОГПУ, курировал ее ответственный секретарь краевого общества «Динамо» Иннокентий Смолич, по основной должности – начальник отдела лагерей Горьковского УНКВД. Спустя два года Рябчикова перетащил в Москву Андрей Жданов, переместившийся с поста первого секретаря Горьковского (Нижегородского) крайкома партии в ЦК ВКП (б), а позже, в том же 1934 году, сменивший в Ленинграде убитого Кирова.
Как пишут, Рябчиков после переезда в Москву четыре месяца прослужил в охране Сталина, а потом вновь переквалифицировался в журналисты. Впрочем, подтверждений этому факту его биографии я не нашел, да и кем он мог там служить, разве что редактором стенгазеты.
В 1934 году Рябчиков – уже спецкорр «Комсомольской правды» и одновременно пишет для главной «Правды». «Наш пострел везде поспел!» – сказал о нем Горький, помогший ему пробиться в центральную печать после того, как тот приехал к нему из Нижнего, чтобы показать «дело Пешкова», откопанное им в архиве жандармского управления. А провел его через охрану Бухарин, направлявшийся в бывший особняк Рябушинского и пожалевший не известного ему молодого человека.
С тех пор Рябчиков проникал повсюду – участвовал в перелетах с Чкаловым, Громовым и Коккинаки, с челюскинцами, брал интервью у Циолковского и первых советских авиаконструкторов, вел репортаж о запуске одной из первых советских ракет, которую везли к старту на обычном московском трамвае.
Решив прославить пограничников, зимой 1936 года отправился на Дальний Восток, где по рекомендации маршала Блюхера оказался в Гродековском погранотряде, на одной из самых беспокойных погранзастав – «Полтавке». Каменное здание заставы постройки 1903 года, где герои этого очерка впервые друг с другом встретились, сохранилось до наших дней, хотя и без сбитого с фасада двуглавого орла (здесь при царе располагалась таможня). В 1930-е годы граница в тех местах была довольно-таки условной, никакого забора или там сигнализации и в помине не было. Из Китая приходили банды хунхузов, промышлявшие разбоем. После того, как в 1932 году в оккупированной японцами китайской Маньчжурии было создано Маньчжоу-го, справедливо именовавшееся в советских газетах «марионеточным государством», по нашу сторону границы начались столкновения японских солдат с советскими пограничниками.
«…В крутых бровях Карацупы, казалось, застыл гулкий ветер сопок и распадков. Литой подбородок придавал лицу особую строгость. Поражали глаза Карацупы – сурово-холодные, с металлическим блеском, настороженные. В первую же минуту встречи глаза его словно пробуравили меня, беспощадный взгляд изучающе скользнул по моей фигуре с головы до ног. По спине у меня побежали мурашки»[7]. Написано Евгением Рябчиковым будто по лекалам «незаменимого пособия для сочинения юбилейных статей, табельных фельетонов, а также парадных стихотворений, од и тропарей», проданного Остапом Бендером журналисту Ухудшанскому за 25 тугриков. «Он (Карацупа. –
Что касается достоверности рябчиковских текстов, то о ней можно судить хотя бы по этой рассказанной им истории, в последующем широко растиражированной, как Карацупа – «без куртки, босой, в разорванной рубахе», сумел в одиночку задержать банду из девятерых человек, чудесным образом убедив их, будто в задержании участвовал целый отряд.
«Карацупа сделал глубокий вдох, спустил с поводка Ингуса, выхватил маузер и бросился к банде:
– Стой! Руки вверх!
Не давая опомниться бандитам, следопыт закричал:
– Загайнов, заходи справа! Козлов, Лаврентьев – слева! Остальным бойцам на месте! Окружай, Ингус! Бери, ату!