Как живые. Образы «Площади революции» знакомые и забытые

Поверья верная примета: девушке, не желающей остаться старой девой, следует коснуться бронзовой туфельки «Студентки с книгой», это уж наверняка. Правда, семнадцатилетняя Нина Каданер так и не вышла замуж, и детей у нее не было. Летние каникулы 1937 года она, москвичка, провела у тетки в Ленинграде, где и попала в модели к Манизеру. Что было на душе у Нины, когда она проходила мимо себя в бронзе? Ее слепили на века. Живая женщина видела девочек, гладивших ее туфельку, понимала, зачем. Вначале это ее забавляло, потом, вероятно, стало расстраивать.

Всю жизнь провела с книгой в руке, как девушкой села в редакторское кресло, так в нем и состарилась. Правда, стройную фигуру с идеальными пропорциями сохранила до старости. Зайдя в начале 1990-х в редакцию журнала «Знамя» поинтересоваться судьбой присланного мною очерка об американских присяжных, я не мог не заметить в ней то, что называют следами былой красоты. Немолодая дама, за семьдесят, держа на расстоянии начинающего автора, объясняла внесенную ею правку, время от времени отпуская ироничные замечания по поводу моего текста. Пытаясь расположить ее к себе, я сообщил, что она носит фамилию моего прадедушки по маминой линии. Поинтересовавшись, откуда тот родом, и убедившись в отсутствии общих корней, о своих Нина Израилевна не стала распространяться.

И вообще рассказывать о себе было не в ее духе. «Она вспоминала о поездках по стране, истории сложных журнальных публикаций, о писателях (с особой симпатией – о Симонове), – рассказывал работавший с ней последние годы Юрий Апенченко. – И никогда – никогда – о своих бедах и злоключениях, которых, насколько знаю, было сверх меры. Ни о гибели репрессированного отца, могилу („место захоронения“) которого разыскала не так давно, ни о военных испытаниях, ни о годах случайной, вынужденной работы».

Имя ее отца обнаружилось в расстрельных списках «Мемориала». Каданера Израиля Абрамовича, 50 лет, руководителя пробирной группы Московского завода обработки цветных металлов, арестовали 5 марта 1938 года. Нине было 17 лет. На комсомольском собрании в школе ей пришлось отречься от отца, «врага народа и шведского шпиона». Много позже ей с мамой сообщили, что отец умер в 1942 году от воспаления легких. На самом же деле его расстреляли по постановлению «тройки» 28 мая 1938 года и бросили в общую могилу на Бутовском полигоне.

Война и мир

Станцию «Площадь Революции» открыли спустя неделю после ареста отца Нины. В этот день, 13 марта 1938 года была запущена вторая линия Московского метрополитена. Следом за той, первой, по которой ехал запрячь свою кобылу старый извозчик из утесовской песни – «от Сокольников до Парка на метро».

Ее племянник художник Александр Лихтер сказал мне, что она была влюблена в молодости, но не сложилось, и больше уже никого не смогла полюбить. Почему не сложилось? Он предположил, что юноша – ее первая любовь – погиб на войне или был репрессирован. Красивые женщины редко бывают однолюбами, но могло быть и так.

В 1941-м, будучи студенткой, рыла окопы под Москвой, во время войны окончила Московский полиграфический институт, редакторский факультет. В годы борьбы с «космополитизмом» ее никуда не брали на работу, со скрипом взяли лишь в ведомственный журнал «Виноделие и виноградарство».

Примерно в то же время мою маму, в 1941-м тоже рывшую под Москвой окопы, после филфака МГУ направили работать в школу, что считалось неважным распределением. Но объяснялось это еще и заминкой с защитой ею диплома. А случилось вот что. Мамин диплом, посвященный творчеству популярного у нас в те годы «прогрессивного американского писателя» Эптона Синклера, был сброшюрован и отрецензирован, как вдруг дней за десять до его защиты писатель выпал из числа «прогрессивных». Как сообщили советские газеты, им ни с того ни с сего были сказаны страшные слова: «СССР – страна рабов», что противоречило заученному всеми в детстве: «Мы не рабы, рабы не мы». Этот постулат возник в первой советской азбуке для взрослых «Долой неграмотность» и оттуда перетек в детские буквари. Сам Синклер за свои слова нисколько не пострадал – как до него за океан дотянешься; пришлось расплачиваться маме: менять тему диплома и, одновременно со сдачей госэкзаменов, писать его с самого начала…

В середине века с Ниной случилось неслыханное везение – удалось устроиться в журнал «Знамя». В истории отечественной словесности «толстые журналы» всегда играли роль законодателей литературной моды, попасть туда на работу считалось за счастье.

Ей было 30 лет, журналу «Знамя» – 20. Инициатива его создания принадлежала Александру Воронскому, которого Крупская поставила в Главполитпросвет как главного идеолога новой советской литературы. Он встретился со Сталиным и предложил создать журнал под названием «Война». Сталин согласился, но журнал назвали сначала «ЛОКАФ» (Литературное Объединение Красной Армии и Флота), а затем – «Знамя». В 1937-м Воронского репрессировали, журнал же продолжал существовать.