Как живые. Образы «Площади революции» знакомые и забытые

К слову, вспомнился диалог, состоявшийся полвека назад во Дворце пионеров на Ленинских горах. Один из нас, юных участников литкружка, похвастался своей встречей с Андреем Вознесенским и тем, что «Андрей Андреевич» ему что-то там сказал. «Он для вас, – прервал его руководитель кружка, – никакой не „Андрей Андреевич“, а „поэт Андрей Вознесенский“. Тогда я ничего не понял, понял куда позже, узнав, что Ахматова возмущалась, когда ее кто-то называл „Анной Андреевной“ – „разве мы были знакомы?“»

Жизнь научила Нину обходить острые углы. В феврале 1953-го, в разгар «дела врачей», она зашла по работе к немолодой писательнице Марии Марич, автору популярнейшего в советское время романа о декабристах «Северное сияние». На столе у той лежала «Правда» со статьей, славящей Лидию Тимашук – «сорвала маску с американских наймитов, использовавших белый халат для умерщвления советских людей». «Нина, – возопила Мария Давыдовна, – я, наверное, не доживу, но вы обязательно доживете до того времени, когда все поймут, что это грязная ложь!» Рассказывая годы спустя этот эпизод племяннику, Нина Израилевна призналась, что не только произносить, но и слушать такое было непереносимо страшно, и что, сославшись на какую-то несуществующую причину, она спешно покинула квартиру Марич.

«Она была тревожный человек – алармистка, все или почти все наши разговоры начинались и кончались вопросом: „Вы понимаете, что будет дальше?“» (Макс Тартаковский) Тем не менее, в работе она была трезва и иронична. Однажды, вычитывая свой очерк, Тартаковский услышал от кого-то из посетителей редакции о новой арабо-израильской войне и сильно по этому поводу возбудился. Нина Израилевна тут же его скептически осадила: «Вам-то что до этого? Сядьте, успокойтесь и правьте».

Нина Каданер стала при жизни приметой Москвы, памятником ушедшему государству и жившим в нем людям. В годы, когда одна эпоха сменяла другую, она все еще работала в журнале, ставшем – с приходом новых главных – одним из лучших в стране, и вместе с ним пережила время миллионных тиражей, а потом их падения.

«Зачем вы это сделали?»

В один из Международных женских дней среди сотрудников редакции была распространена шуточная анкета с вопросом, что они ценят в представителях противоположного пола. Дайте мне женщину, и я докажу, что самое ценное в женщине – это мужчина, – с присущей ему самоуверенностью ответил Кривицкий. Нина, в свою очередь, парировала: «Не было и не будет мужчины без правки женской. Править, править и править – вот что нужно делать с мужчинами».

Мужчинам она всегда нравилась. Писатели, приносившие в редакцию рукописи, оказывали Нине знаки внимания, когда ей было уже за пятьдесят. Но многих ли ей удалось «поправить»? Человек она была закрытый, никому о своей личной жизни не рассказывала. Все знали только, что живет с мамой. После смерти матери (та дожила до ста лет), – по воспоминаниям Апенченко, – в 2000 году она принялась разбирать бумаги и уничтожила множество писем, среди них – Казакова, Конецкого. – Зачем вы это сделали? – Не знаю. Подумала: ну кто станет их читать? Все равно выбросят. Как ненужный хлам.

Думаю, она лукавила, прекрасно же понимала ценность писем больших писателей. Видно, было в них что-то интимное.

На вопрос Ольги Васильевны Труновой, была ли она когда-либо замужем, Нина Израилевна ответила – три раза была, и вдруг заплакала и вышла из комнаты. Кого она числила своими мужьями, можно только догадываться, штампа в ее паспорте никогда не стояло. Вероятно, одним из них был Анатолий Маркуша, в конце 1950-х годов член редколлегии журнала. По словам племянника, он делал ей предложение, а она отказала. Человек совершенно героический, в войну летал на истребителе, после – летчик-испытатель, освоил около 50 типов самолетов, затем ушел в писатели.

«А вы, собственно, кто?» – спросил его «коротенький толстенький церберчик» на вахте у входа в ЦДЛ. Свидетель этого эпизода Юрий Дружников вспоминал, как Маркуша взял его за грудки и приподнял: «Если не будешь знать писателей в лицо, приклею к стене». С тех пор при его появлении тот приподнимался на цыпочки и кланялся. Обычно «церберчик» исполнял этот номер лишь перед начальством и заведующими овощебазами, посещавшими престижный писательский ресторан, куда чужих не пускали.

Анатолий Маркуша написал чуть не сто книг, по большей части детских, изданных тиражом 15 миллионов экземпляров. Их до сих пор помнят, в Сети встречаются жалобы на то, что не переиздают, и на нехватку того откровенного разговора с подростками, который Маркуша вел в своих газетных статьях. Мне удалось найти одну из них – его диалог с «девчушкой лет шестнадцати: – Ну, схожу я замуж, а не понравится – разведусь, что тут такого? – Вообще-то ничего такого… Одного только не могла учесть моя юная самоуверенная собеседница: каждый развод неизбежно увеличивает износ души. Поверьте, мне это известно не с чужих слов, а по личному, далеко не безоблачному опыту». Возможно, его опыт был связан с Ниной Каданер.