Как живые. Образы «Площади революции» знакомые и забытые

Если гадать дальше, можно предположить и другой мотив, который мог побудить ее выбросить все бумаги как никому не нужный хлам. Вот, перебирая их, она натыкается на манизеровский эскиз. И дурная мысль нейдет из головы: и это все, и только это, все остальное никому не нужно, ведь если что и останется от меня, то эта бронзовая девушка, вечно молодая, а я и сейчас, и тем более после моего ухода никому не буду интересна. Нину Каданер похоронили в ее 81-й день ее рождения, 17 декабря 2001 года.

…Так и вижу, как стоит она на «Площади Революции» в ожидании поезда, смотрит на себя молодую в бронзе, на отражение собственной старости в зеркале туфельки, и негодует. «Встала тут и живешь вместо меня, теперь не ты – моя копия, а я – твоя. И если кто-то когда-то узнает о моем существовании, то только в связи с тобой».

Глава 7 «Матрос Железняк – партизан»

«В степи под Херсоном высокие травы,
В степи под Херсоном курган.
Лежит под курганом,
Заросшим бурьяном,
Матрос Железняк – партизан».

(Михаил Голодный)

«Герой погиб. В его честь и память сложена песня, которую поет народ нашей страны».

(Всеволод Вишневский)

«Он был очень красивый человек, Железняков, светлой масти, утонченный, я бы сказал – в полете».

(Юрий Олеша)

При виде революционного матроса на «Площади Революции», увешанного крест-накрест пулеметными лентами, у советского человека могла возникнуть одна лишь стойкая ассоциация. Сызмальства проходя мимо, я всегда думал, что это матрос Железняк-партизан. Ну тот, который лежит под курганом, заросшим бурьяном, а до того шел на Одессу, а вышел к Херсону, а еще раньше разогнал Учредительное собрание, пошутив напоследок, дескать, караул устал. Последний его подвиг хорошо известен и постсоветским поколениям, им время от времени пугают нынешних парламентариев.

Вообще-то фамилия матроса была не Железняк, а Железняков. И не выходил он ни к какому Херсону, да и партизаном не был, хотя это написано на его могиле, а могила та – в Москве, на Ваганьковском кладбище, так что и ни под каким курганом он не лежит.

И на «Площади Революции» не он, хотя и похож. Пусть и не до такой степени похож, как памятник в подмосковном Ногинске – городе, где Анатолий Железняков в юности недолгое время трудился учеником аптекаря на морозовской мануфактуре и откуда был изгнан самим Арсением Морозовым.

Его имя носят 20 улиц в разных уголках нашей бывшей родины и пять пароходов, на одном из которых снимался знаменитый «Полосатый рейс». В шести городах стоят ему памятники, однотипные бюсты, в основном. Один из них – в парке подмосковного Долгопрудного, неподалеку от села Федоскино, где Железняков родился. Памятник первоначально стоял не там, а на куда более видном месте – на Дмитровке, у поворота на Долгопрудный. В 1990-е его убрали с глаз подальше, кому он нужен. А закладывали торжественно – в год сорокалетия Великого Октября, 3 ноября 1957 года. Церемония сопровождалась митингом, у гранитного камня стоял почетный караул из пионеров, с грузовика-трибуны произносила речь вдова Железнякова – Елена Винда. Правда, тогда она еще не была официально признана вдовой, суд по ее заявлению установил этот «юридический факт» чуть позже.

Елена Винда-Железнякова (на эту фамилию ей выдали паспорт в 1960 году) была рядом с Железняковым в далеком 1919 году, но в семье матроса его женой считали другую женщину, Любовь Альтшуль. Соперница нашла ее в конце 1950-х и упросила пойти в суд засвидетельствовать свою победу. У тебя-то шансов нет, – уговаривала она, – ты что, Люба, не понимаешь, что советский суд никогда не признает еврейку женой героя Октября? Люба все понимала, она многое прошла за минувшие годы – и Соловки, и ссылку. Она давно уже не была той отчаянной анархисткой, которая летом 1917 года на свидании в «Крестах» передала возлюбленному браунинг, с которым Железняков сбежал из тюрьмы. Да и матрос Железняк был анархистом, а никаким не большевиком, как считалось, так что и тут нам врали.

С оружием в руке стоит на постаменте и тот, похожий на Железняка, что на «Площади Революции», правда, не с браунингом, а с наганом, ручка которого блестит от прикосновений пассажиров. Наган несколько раз крали, в руку матроса клали новый, по такому случаю специально отлитый.

В легендах ставший как туман, реальный матрос Железняк растворился в стихах и песнях, картинах и, наконец, в важнейшем из искусств – кино, от популярнейшей в свое время «Трилогии о Максиме» до новейшего сериала «Троцкий».