Ему еще повезло, могло быть и хуже. Морозов имел обыкновение верхом на лошади объезжать свои фабрики. Услышав матерное слово, увидев пьяного или неприлично одетого, развязного в поведении, Морозов мог запросто отхлестать его плеткой. Между прочим, он не оставил своих привычек и после революции. В 1922 году палкой отходил кладовщика за плохое хранение хлопка. Как такое могло случиться? Представьте, большевики лишили его собственности, но оставили на должности управляющего, дабы рабочие не «пустили всё по ветру».
Арсений Морозов изначально возводил на востоке Московской губернии город-сад. Благодаря его стараниям, к началу Первой мировой войны были построены жилые дома для рабочих и служащих мануфактуры, больничный городок, школа и училище, церковь, клуб приказчиков, библиотека, фабричные лавки. Почти все это дожило до наших дней. Нынешние рабочие, как бы мало их ни осталось, живут и работают, учатся и лечатся в зданиях, сооруженных стараниями Арсения Морозова. Однако памятник рядом с его особняком, у входа в Глуховский парк, поставили не ему, а дерзкому пареньку, проработавшему тут без году неделю.
Песня о кочегаре, умершем от теплового удара во время рейса в Красном море, была невероятно популярна в начале прошлого века, исполнялась самим Шаляпиным.
Кидать уголь в громадную раскаленную топку – тяжкая работа. Вахта в российском флоте длилась несколько часов – запредельная нагрузка для организма. Это я к тому, что 19-летний Анатолий Железняков в 1914 году стал матросом-кочегаром на судах Черноморского торгового флота. Его должны были призвать в армию, началась война, но кочегарам морских судов давалась отсрочка до истечения их контракта, хотя и не более чем на год.
Все три брата Железняковых мечтали о море и все, в конце концов, стали моряками. Но уж никак они не могли мечтать о судьбе кочегара. Анатолий стал им лишь потому, что провалился на экзаменах в Кронштадтское мореходное училище, срезался по физике.
Вернувшись в Москву, Анатолий поступил на работу слесарем на завод Густава Листа в Бутырках. Согласно советской легенде, в цеху Железняков незаметно вкладывал революционные листовки в направлявшиеся на фронт ящики со снарядами. Точно известно лишь, что проработал он там недолго и в октябре 1915 года был призван на военную службу и зачислен во 2-й Балтийский флотский экипаж. И вновь – матрос-кочегар, на этот раз на учебном корабле «Океан». Сохранилось фото, правда, плохого качества, с которого он смотрит с вызовом, чуб торчит из-под бескозырки. С этого «Океана» он сбежал летом 1916 года. Иными словами дезертировал, ведь шла война с немцами. Под угрозой трибунала – за то, что остановил офицера, собиравшегося ударить матроса. «Ваше благородие, по морскому уставу бить матроса нельзя!»
Флотские офицеры считались особой кастой (за что в революцию жестоко расплатились), и надо было обладать решительным характером, чтобы им противостоять. Во время войны случаи рукоприкладства на флоте по отношению к нижним чинам участились, за это офицерам грозила гауптвахта, но чаще всего они отделывались легким испугом. Матросам приходилось испытывать немалые унижения. По рассказам матроса Балтфлота Бориса Донского, ровесника Железнякова, в будущем эсера-террориста, «в Кронштадтской крепости нельзя было свободно дохнуть, обращения начальства с подчиненными было невыносимое. С большим страданием Борис вспоминал, как однажды его били ремнем по лицу за недостаточно почтительный тон»[15]
.Первым делом дезертир отправился домой, где с помощью сестры изготовил поддельные документы на фамилию «Викторский» (в честь любимого младшего брата Виктора). После чего отправился на юг и сумел поступить по ним на Черноморский торговый флот. Его взяли на пароход «Принцесса Христина», вновь кочегаром.
«Это был очень крепкий, сильный, красивый молодой кочегар, крайне активный, развитой, начитанный», – пишет Всеволод Вишневский в своем очерке. О дезертирстве Железнякова он умалчивает, хотя сам, между прочим, мальчишкой сбежал на фронт Первой мировой. Но не признаваться же в этом на двадцатом году Советской власти.