Как живые. Образы «Площади революции» знакомые и забытые

В общем, как уже понял читатель, я, как говорится, крепко подсел на эту тему. Остается только понять, зачем, чего ради? И вообще кому это надо, кому он интересен, этот Железняков? Интерес к истории революции, возникший у соотечественников в конце 1980-х, в перестройку, когда люди рвали из рук друг друга «Огонек» с разоблачениями минувшего, давно пропал. Даже ее столетие не больно-то отмечалось. А как отмечать-то? Хвалить нельзя – любые революции таят в себе опасность (к примеру, отъем собственности у богатых), а мы – за стабильность. Осудить тоже нельзя – без революции не было бы Советского Союза, а по советским временам у народа ностальгия. Тогда получится, советская власть была преступной не со Сталина, а еще раньше, с самого начала. Сразу заговорят о том, что чудовищные преступления не могут быть положены в основу исторической самоидентификации России, и что не следует тянуть свою историю от тех, кто их совершил. Интерес к преступлениям советской эпохи – это ведь еще и интерес к вопросу о легитимности текущей власти. Той самой, которая в 2020 году, почти 30 лет спустя образования новой России, записала в ее Конституции поправку о правопреемстве с Советским Союзом. «Государством, которое было создано преступным путем», – как незадолго до принятия поправки сформулировал – с последней прямотой – судья Конституционного суда Константин Арановский.

Такая уж у нас в течение последних десятилетий выработалась привычка – уравнивать добро со злом, палачей с жертвами, героев с преступниками. Но кому-то ведь интересно знать, как там было на самом деле. Мне вот интересно.

Папироса

Анатолий Железняков родился в подмосковном селе Федоскино, известном своими лаковыми шкатулками из папье-маше. Во всяком случае, в моем детстве часто попадались на глаза поставленные на видном месте в серванте или еще где «тройки» да чаепития в Мытищах, неподалеку от которых творили мастера русской лаковой миниатюры. В 1895 году Железняков-отец, отставной гренадер и георгиевский кавалер (за Плевну), был служащим в расположенном неподалеку помещичьем имении.

Немногим позже, когда семья с четырьмя детьми переехала в Москву, отец служил кассиром в газете «Московские ведомости», потом смотрителем зданий в Москве (нечто вроде домоуправа). В семь лет Анатолий остался без отца. Сестра Шура в 16 лет пошла работать домашней учительницей. Как она вспоминала в 1950-е годы, Анатолий рос на редкость спокойным ребенком. Не в пример брату Николаю (на 10 лет старше), доставившему много хлопот родителям. Во время англо-бурской войны тот вздумал было убежать в Южную Африку к бурам, но его задержали на вокзале и возвратили домой.

Впрочем, Анатолий, когда подрос, тоже стал доставлять матери огорчения. Что на него повлияло, то ли соседство со старшим братом, то ли то, что когда он учился в Пресненском начальном училище, на его глазах на Пресне строились баррикады и шли жестокие декабрьские бои первой русской революции.

Спустя несколько лет его приняли в Лефортовское военно-фельдшерское училище. На казенный кошт – как сына героя Балканской кампании бесплатно кормили и одевали. Первые два года Анатолий шел первым учеником, на третий – начал нарушать дисциплину. Отказался участвовать в торжественном молебне по случаю «тезоименитства» императрицы Марии Федоровны, нагло заявив, что у него тоже день рождения, и он имеет право отдохнуть. Дело замяли, но в жандармском управлении, тем не менее, завели на него надзорное производство: «Особых примет нет. Рост – выше среднего. Волосы – темные. Глаза – голубые. Увлекается чтением. В училище часто вел со слушателями неблагопристойные разговоры о семье императорского величества».

Отчисленный из училища по ходатайству матери, якобы по причине ее слабого здоровья, смутьян поступил учеником аптекаря в аптеку при Богородско-Глуховской текстильной мануфактуре в Богородске (ныне Ногинск), куда семья к тому моменту переехала. Но и там продержался лишь три месяца, до момента встречи с основателем мануфактуры Арсением Морозовым, внуком знаменитого Саввы.

«Не пить, не курить, не воровать» – такое наставление получал каждый, принимаемый на фабрику Морозовых. Арсений Морозов, будучи старообрядцем, не выносил курения. Он-то и застукал юного Железнякова с папиросой, и это на территории фабрики, где курить было категорически запрещено. Приказал бросить папиросу, тот отказался. А вы кто такой? Хозяин! Со слов сестры Шуры, дерзкий ученик аптекаря ответил ему так: «Не вы, а рабочие – вот кто тут настоящие хозяева». Понятно, Железняков был в тот же день уволен.