Как живые. Образы «Площади революции» знакомые и забытые

Прочитав этот пассаж у Виткина, и не очень-то в нем разобравшись, я обратился за разъяснениями к политологу и статистику Дмитрию Орешкину. Его в прочитанном отрывке больше всего заинтересовало указание на два типа расчетного рубля. Относительно первого – рубля 1926 года, он объяснил, что большевики пересчитывали объемы своих планов в доллары по административно установленному курсу рубля, фиксированному по золотому стандарту 1925–1926 годов. К началу первой пятилетки объем пустой денежной массы вырос примерно в 2–3 раза. В то время как долларовая стоимость строительства продолжала рассчитываться по замороженному обменному курсу, цена построенных заводов в рублях (только за счет их эмиссии) вырастала – без изменения их рыночной стоимости в независимой системе счета. Если бы рубли конвертировались по реальному курсу, они за это время упали бы по отношению к доллару, и никаких сталинских достижений не получалось бы. В первой пятилетке при умозрительном переводе в долларовый эквивалент стоимость построенного, по его словам, завышалась до пяти раз. В качестве примера он привел железнодорожное строительство – его объем, выраженный в натуральных величинах (километрах пути), по сравнению с лучшими временами царской эпохи упал втрое – при том, что можно было бы ожидать, напротив, ускорения, связанного с каким-никаким технологическим прогрессом.

Вторую методику подсчетов Орешкин счел еще более забавной. Большевики, как он полагает, исходили из победоносной веры, что к концу первой пятилетки курс рубля вырастет к доллару на 20 % (видимо, вследствие преимуществ планово развивающегося социалистического хозяйства). При том, что на самом деле обменный курс («условно реальный», но запрещенный в действительности и существовавший лишь на черном рынке) по указанным ранее причинам не рос, а снижался, и очень быстро. Так что расчеты в выдуманных теоретических «рублях 1933 года» были еще дальше от действительности – ожидаемый объем рублевой массы в их планах виртуально конвертировался в доллары по выдуманному курсу, еще более выгодному, чем даже замороженный курс 1926 года.

«Сотни грамотных специалистов, – подвел итог своим размышлениям Орешкин, – гоняли из кабинета в кабинет заведомую туфту, прекрасно зная, что это туфта». Понимали, видно, что лучше стоять за высокие темпы, чем сидеть за низкие. Как и было сказано.

Кстати, случившаяся полвека спустя перестройка, если кто забыл, началась не столько с разоблачения преступлений прошлого, сколько с разоблачения цифр об успехах советской экономики. В нашумевшей статье Василия Селюнина и Григория Ханина «Лукавая цифра», вышедшей в «Новом мире» в феврале 1987 года, говорилось о колоссальных искажениях советской макроэкономической статистики. Эти искажения обнаружились благодаря альтернативным расчетам с опорой на данные (более или менее достоверные) о выпуске продукции в натуральном выражении – вместо стоимостных показателей, которые могли быстро расти благодаря скрытому росту цен.

Почему они врали?

Прослышав (скорее всего от Лайонса) о виткинских изысканиях, корреспондент The New York Times Уолтер Дюранти предложил за плату поделиться с ним добытыми сведениями. Зара серьезно задумался, деньги были ему нужны, и 1 марта 1933 года он рассказал Эмме о полученном предложении. Та запротестовала – ее не выпустят с ним из страны, – сказала она – если в западной прессе будут опубликованы результаты его работы. Так, во всяком случае, вспоминал Виткин в своей рукописи. Цесарская, всю последующую жизнь скрывавшая свои с ним отношения, на встрече с Гелбом в 1989 году не упоминала об этом разговоре.

Странная история. Уолтер Дюранти (1884–1957) – британский журналист, работал в Москве в те же годы, что и Лайонс, и тоже брал интервью у Сталина. Дюранти, выросший в обедневшей ливерпульской семье, в советской Москве вел жизнь богатого барина. Жил в самом центре в роскошной четырехкомнатной квартире, ездил на автомобиле с личным шофером. Кстати, у Юджина Лайонса тоже был личный шофер, между прочим, дедушка писателя Дениса Драгунского. У Дюранти, помимо водителя, были еще секретарша, помощник, повар, горничная, любовница.

Откуда у простых журналистов брались средства на шикарную жизнь, я узнал из книги Малкома Маггериджа «Хроники загубленного времени», написанной в период его пребывания в Москве в качестве корреспондента «Манчестер Гардиан». «Мы все меняли валюту на черном рынке, что по советскому законодательству считалось преступлением, – писал он. – Официальный курс обмена был смехотворным, черный же рынок, где в мое время за один фунт давали двести рублей, позволял жить припеваючи».

Не один Дюранти врал в своих корреспонденциях, все постоянные московские корреспонденты иностранных газет делали это. Свои новости они брали из советской прессы, выбирая из нее и переписывая нормальным языком то, что могло заинтересовать западного читателя. Затем передавали материал на утверждение цензору в отделе печати МИДа, на телеграфе без штампа этого отдела материал не принимали.