«Какаду»

— Ну и что из этого? — усмехнулась девица. — Смешной ты какой…

— Ну так что будем делать?

Рыжая хмуро посмотрела на Раубенштока.

— Не будь такой свиньей, — отрезала она невозмутимо. — Я тебе сказала, оставь меня в покое. Дай заработать Изольде, говорю тебе — девочка первый класс.

Раубеншток поднялся из-за стола.

— Подожди меня, Вильям, — сказал он. — Управлюсь с этой толстушкой и сразу вернусь…

IX

Раубеншток пошел за Изольдой, а Хольт, сидя в одиночестве над недопитой бутылкой вина (рыжую забрал у него какой-то молокосос танкист лет девятнадцати с нашивками сержанта), нетерпеливо ждал возвращения приятеля, с которым хотел потолковать. Времени у него оставалось уже немного. Он был даже доволен тем, что у него забрали рыжую. Присутствие девицы все больше смущало его, он не знал, о чем с нею еще поговорить. Ее уход избавил его от неловкой ситуации. Лучше будет, если Раубеншток, вернувшись, застанет его одного. Долго ждать не пришлось. Даже и получаса не прошло, как Раубеншток появился у столика, уже спокойный, владеющий собою. Молча налил рюмки, придвинул себе стул и сел напротив Хольта, а потом спросил, не глядя в глаза:

— Как живешь, старина? Все в порядке?

Хольт кивнул.

— Да так, потихоньку. А ты как?

— И не спрашивай…

— Совсем плохо?

— Терпения больше нет, — буркнул тот с отчаянием. — Я уже сыт всем этим по горло…

Хольт внимательно посмотрел на него. Он заметил в его внешности перемены, в которых сам Раубеншток, наверное, не отдавал себе отчета. Он сильно поседел и поэтому казался старше, лицо бледное, с землистым оттенком, черты заострились, как у больного.

— Пора кончать, — сказал Раубеншток угрюмо. — Если это протянется дольше, нам крышка…

Хольт быстро оглянулся вокруг, страшась, что кто-то может их услышать, но солдаты пили под непрерывный гвалт и терпеливо ждали своей очереди, не обращая на них никакого внимания.

— Легко тебе говорить — надо, мол, кончать, — почти прошептал он. — Ведь от нас не зависит…

— А от кого?

— Сам знаешь…

— Знаю, но хочу услышать твое мнение.

Хольт молчал. Выжидательно смотрел на Раубенштока. Непонятно, куда тот клонит.

— Ну, как считаешь?

— К черту, — выругался Хольт. — Ты что, с луны свалился?

— Ты о чем?

— Зачем эти глупые вопросы?

— А что я сказал глупого?

— Ты думаешь, мне не надоела эта бойня?

— Всем уже надоела.

— И вообще, к чему эта пустая болтовня?

— К тому, что некоторые успели совсем неплохо устроиться…

— Мне от этого не легче, — бросил со злостью Хольт. — Мне нет дела до других. Будь моя воля, я бы тоже пристроился где-нибудь в тылу…

Раубеншток наклонился над столом и, наливая в рюмки вино, сказал приглушенным голосом:

— Я не имел в виду тыловиков…

— А кого?

— Тех, кто ушел отсюда…

Хольт нахмурил брови.

— Ну, не хотел бы я оказаться в их шкуре, — процедил он презрительно. — Рано или поздно они попадутся, и тогда им несдобровать…

— О чем ты говоришь? — удивился Раубеншток.

— О дезертирах…

— Я совсем не этих дурней имел в виду.

— А кого же?

— Я говорю о ребятах, которые попали в плен к американцам…

— Ах, так?..

— Наверное, живут себе не тужат…

Хольт недовольно пожал плечами.

— А нам-то что до них?

— Теперь все ловчат, чтобы как можно быстрее попасть в плен…

Хольт внимательно посмотрел на Раубенштока.

— Откуда ты знаешь об этом?

— Болтают, а я не глухой…

— За такую болтовню можно схлопотать…

— Да, — признал Раубеншток. — Пулю в лоб…

— Зачем тогда об этом болтать…

— Но люди так или иначе будут ловчить, чтобы вырваться из этого ада.

— Неудивительно…

— Для тех, кто сидит в лагерях, война уже кончилась, — сказал Раубеншток с неожиданным оживлением.

— Это верно.

— Тебе не кажется, что для нас было бы лучше сидеть спокойно за проволокой и жрать американские консервы?

— Почему нет, — осторожно согласился Хольт. — Я лично бы ничего не имел против. Только не понимаю, какого черта ты все талдычишь об этом?..

— Неужели не понимаешь?

— Нет.

Некоторое время они смотрели друг на друга выжидающе. Молчание затягивалось, но ни один не осмеливался заговорить первым. Не переставая наблюдать друг за другом, они взялись за рюмки и выпили одним глотком. Потом Раубеншток вытянул из кармана сигареты, и они закурили.

— Ну так как же, — заговорил наконец Хольт. — Скажешь ты все-таки, что у тебя сидит в печенке, или нет?!

Раубеншток пристально и недоверчиво огляделся по сторонам, придвинулся поближе вместе со стулом и, склонив к нему голову, тихо заговорил дрожащим от волнения голосом:

— Слушай, Вильям, попросись обратно на фронт…

Хольт, опешив, уставился на него.

— Ты свихнулся? — ахнул он изумленно. — У меня нет ни малейшей охоты трогаться отсюда! Какой смысл!

— Не будь трусом.

— Что ты обзываешься?

— А что? Скажешь, не сдрейфил?..

— Не собираюсь подставлять лоб ради твоего удовольствия, — отрезал со злостью Хольт. — Зачем возвращаться в окопы, когда тут намного безопаснее…

— Ты дурак, Вильям!

— Перестань обзывать меня…

— Так ведь ты чепуху порешь, — невозмутимо парировал Раубеншток. — В тылу смерть угрожает так же, как и на передовой. Погибнуть от бомбы или от пули — какая тебе разница?..

— Я совсем не собираюсь умирать…

Раубеншток пренебрежительно усмехнулся.