Он был Дон Кихотом, Раубеншток — Санчо Пансой, а Гертруда — Доротеей; они втроем ехали верхом через выжженную солнцем пустыню, мимо воронок, пушек и покинутых стрелковых окопов, мимо ящиков от боеприпасов, разбитых танков и тел погибших в бою солдат. Гертруда неустанно рассказывала ему историю Доротеи, как будто это была ее собственная история. Он не привык ездить верхом, седло очень давило, а его старая кляча была такой рослой, что на Раубенштока он смотрел сверху, тем более что тот, по обычаю Санчо Пансы, трусил за ним на ослике. Ему все время приходилось покрикивать на Раубенштока и его осла — они не успевали за ним и Гертрудой и настолько отставали, что порою он совсем терял их из виду, и это приводило его в состояние крайнего раздражения. В конце концов он бы оставил их в покое, перестал обращать внимание на Раубенштока, но Гертруда просила не бросать Раубенштока одного. Поэтому он продолжал их звать и совершенно охрип от крика. Приближался полдень, когда они спешились. Солнце стояло уже высоко в небе и жгло в спину, натруженную железными доспехами, а Гертруда, она же Доротея, взялась первый раз за этот день готовить еду. Но, прежде чем приняться за завтрак, им надо было перебраться в другое место — трупы, лежащие на солнце, начали смердеть так ужасно, что они не могли проглотить ни куска. Раубеншток, который был Санчо Пансой, привязал ослика к винтовке, воткнутой в землю, и отправился на поиски какого-нибудь места получше, где бы они могли поесть. А Гертруда, или принцесса Доротея, снова принялась рассказывать ему странную историю о княжестве Микомиконе, чьей законной наследницей она была, и о угрюмом властелине Пандафиланде, который завладел ее княжеством. Он прекрасно помнил всю историю по книге и совсем не понимал, зачем Доротея, она же Гертруда, рассказывает ему об этом. А когда она потребовала от него поклясться победить Пандафиланда и вернуть свободу ее государству, это и вовсе озадачило его: такое требование — безумие, ведь он хорошо помнил, как печально кончается вся эта история в романе Сервантеса. Ее просьба так развеселила его, что он рассмеялся и хохотал до тех пор, пока у него не начались колики. Хотел растереть свой разболевшийся живот, но не смог — мешали доспехи. Когда он наконец успокоился и перестал смеяться, то пообещал Гертруде, которая была Доротеей, что прикончит Пандафиланда без всяких церемоний, тем более что за последнее время уже убил много людей и совершенно не испытывал по этому поводу угрызений совести. Раубеншток долго не возвращался. Лишь теперь они заметили, что его ослик тоже куда-то пропал.
«Сбежал, — сказала встревоженно Гертруда. — Раубеншток сбежал и оставил тебя одного. Как же ты один, Вильям, справишься с Пандафиландом?..»
Он посмотрел на копье, лежащее у него на коленях, на крепкое, окованное сталью и поблескивающее на солнце древко и, не колеблясь, заявил: «Я возьму винтовку, Доротея. Их здесь очень много. Сама посмотри. Как раз здесь проходила линия фронта, и среди тел убитых валяется много оружия…»
Он сбросил с колен копье, оно покатилось с пригорка, задевая разбросанные по земле железные доспехи, оружие, и они отзывались громким, пронзительным бренчаньем. Звук стали, ударяющей о сталь, был настолько невыносим, что он поднял руки, чтобы заткнуть уши, но тут неожиданно покачнулся назад и свалился с седла на землю.
Сон оборвался. Очень жаль, потому что сон был удивительно странный. Он лежал на земле — так же как и во сне. Ящик, на котором он сидел, под тяжестью тела осел назад, и, наверное, тогда он и сполз на землю. С минуту он лежал неподвижно, внимательно прислушиваясь. Ему казалось, что он слышит резкий металлический звук катящейся по земле жестянки. Но это уже не сон, и если где-то поблизости бренчит железо, значит, вскоре должны появиться люди. Он открыл глаза. Медленно приподнялся на локте. Осторожно выглянул из-за ящика и увидел двух вооруженных мужчин в мундирах цвета хаки, не спеша идущих в его сторону. Это были американцы. Их легко можно было узнать по каскам. Он встал с земли. Его заметили. Хольт увидел, как они небрежно и лениво выставили перед собою оружие и направились к нему. Шли медленно, внимательно смотря под ноги, как будто что-то искали, он догадался, что они высматривают мины.