«Какаду»

— Нет, вы, поляки, в самом деле неисправимы. Иногда у меня складывается впечатление, что все вы страдаете каким-то коллективным комплексом борьбы и смерти. Для вас на свете нет ничего, что было бы соизмеримо со смертью. Вы ничто так не цените, как смерть. Повсюду ищете ее и в конце концов находите. И если что-то и любите по-настоящему, так это опасность, а умение умирать вы первыми в мире возвели в ранг высокого искусства…

Он открыл глаза и посмотрел на меня выжидающе, будто надеясь, что я подхвачу предложенную тему, однако я молчал и, словно зверь, загнанный в западню и ищущий из нее выхода, внимательно и настороженно следил за каждым его движением.

Меня взволновало неожиданное решение майора, его согласие помочь захватило меня врасплох, впрочем, я сразу же догадался, что не страх смерти руководил им, когда он давал свое согласие. Сразу же, после первых реплик, которыми мы обменялись, мне стало ясно, что передо мною игрок высокого класса, наделенный поразительным, несокрушимым спокойствием, исключительным самообладанием и вместе с тем достойной восхищения непринужденностью. Тут меня вдруг осенило: настоящая игра только начинается, ибо ни его, ни меня не может устроить двусмысленное положение, в котором мы все еще находимся. Я по крайней мере вовсе не собирался лишиться по его милости всего того, чего мне удалось добиться с таким риском, при столь запутанном стечении обстоятельств, отнюдь не благоприятных для меня с самого начала пути.

Я понимал всю трудность своего положения и полностью сознавал, какие последствия может повлечь за собою эта игра, которую затеял я сам, не догадываясь, чем она обернется, но вот возникли новые осложнения, не дающие мне возможности выйти из нее даже при помощи крайних средств: я оказался разоблаченным, моя профессия была раскрыта; и это меня унижало, хотя вместе с тем я отлично понимал, что другого выхода у меня не было и, если бы я не сел в это купе, ни мне, ни Монтеру и его парням не удалось бы избежать столкновения с жандармами, а его исход мог оказаться для нас роковым, чего пока нельзя сказать о том рискованном шаге, на который я решился. И, прикинув все это, я почувствовал своего рода облегчение — уж лучше так, а не иначе. Еще раз можно проверить себя перед лицом событий, развития которых нельзя предвидеть. Я опасался попасть в ловушку, но в данном положении не оставалось ничего другого, как согласиться на эту странную игру, полушутливый-полуиронический характер которой меня все больше занимал, и я решил не покидать купе, справедливо рассудив, что лучше держать противника под наблюдением — так он хотя бы некоторое время ничего не сможет против меня предпринять.

— Кроме вас, кто-нибудь знает о существовании этого груза?

Майор поднял веки, посмотрел на меня серьезно и спокойно ответил:

— Нет. Я никому ничего не говорил.

— Почему?

— Вас это удивляет, правда? — спросил он с усмешкой. — Так вот, я не сделал этого, потому что мне было интересно проверить, как долго можно играть с огнем. Однако вы вернулись, и даже раньше, чем я предполагал. Независимо от того, как бы я себя вел в данном случае — так или иначе, — вы все равно в конце концов попадетесь. Поэтому я решил сделать вид, что ни о чем не знаю, и ждать, чем это кончится. Согласитесь, все это может оказаться весьма забавным.

— Да. Может, и так, хотя вы выбрали довольно опасный вид развлечения…

— Вот именно. Я люблю такого рода развлечения…

— Понимаю. Но все равно вы поступили слишком рискованно.

— Время покажет, кто из нас больше рискует.

— Да.

— Надеюсь, это происшествие принесет мне известное удовлетворение.

— Все зависит от того, чего вы ждете от хода событий и от меня лично. Но могу уже сейчас вас заверить, что, даже если вы окажетесь неблагоразумным, я сделаю все от меня зависящее, чтобы вы за время путешествия успели полностью насладиться моим обществом, хотя у вас наверняка нет уже такого желания.

— Я сказал, что помогу вам.

— На это я и рассчитываю.

— Не исключено, однако, что возникнут обстоятельства, при которых даже моя помощь ничего вам не даст.

— Я не стану требовать от вас ничего невозможного.

— Отлично.

Поезд замедлил бег, мы оба знали, что приближаемся к станции, я отошел от двери и стал у окна, прикрытого темной занавеской, а потом чуть-чуть отодвинул ее и, не выпуская из рук пистолета, выглянул.

Мы приближались к Енджееву; сперва я увидел костел и старый монастырь на окраине городка, а потом первые дома, казавшиеся угрюмыми и темными в снежной дымке. Поезд резко затормозил, и наш вагон остановился возле здания вокзала; пассажиров было немного, на открытой платформе я заметил нескольких полицейских, но они не двигались, и совсем не похоже было, чтобы поезд задержался здесь дольше обычного. К нашему вагону никто не подходил, на перроне маячили уже только одни полицейские, слышались голоса пассажиров и призывы железнодорожников, потом раздался треск захлопнувшихся дверей и гудок паровоза. Я с облегчением вздохнул и посмотрел на майора.

— Едем! Если так пойдет и дальше, боюсь, вволю позабавиться на мой счет вам вряд ли удастся.