Прилетела, сердце раня,Телеграмма из села.Прощай, Дуня, моя няня, —Ты жила и не жила.Паровозов хриплый хохот,Стылых рельс двойная нить.Заворачиваюсь в холод,Уезжаю хоронить.В Серпухове на вокзале,В очереди на такси:– Не посадим, — мне сказали, —Не посадим, не проси.Мы начальников не возим.Наш обычай не таков.Ты пройдись-ка пёхом восемьКилометров до Данков…А какой же я начальник,И за что меня винить?Не начальник я — печальник,Еду няню хоронить.От безмерного страданьяГолова моя бела.У меня такая няня,Если б знали вы,Была.И жила большая силаВ няне маленькой моей.Двух детей похоронила,Потеряла двух мужей.И судить ее не судим,Что, с землей порвавши связь,К присоветованным людямИз деревни подалась.Может быть, не в этом дело,Может, в чем-нибудь другом?..Все, что знала и умела,Няня делала бегом.Вот лежит она, не дышит,Стужей лик покойный пышет,Не зажег никто свечу.При последней встрече с няней,Вместо вздохов и стенаний,Стиснул зубы – и молчу.Не скажу о ней ни слова,Потому что все слова —Золотистая полόва,Яровая полова́.Сами вытащили сани,Сами лошадь запрягли,Гроб с холодным телом няниНа кладбище повезли.Хмур могильщик. Возчик зол.Маются от скуки оба.Ковыляют возле гроба,От сугроба до сугробаПуть на кладбище тяжел.Вдруг из ветхого сараяНа данковские снега,Кувыркаясь и играя,Выкатились два щенка.Сразу с лиц слетела скука,Не осталось ни следа.– Все же выходила сука,Да в такие холода…И возникнул, вроде скрипок,Неземной какой-то звук.И подобие улыбокЛица высветлило вдруг.А на Сретенке в клетушке,В полутемной мастерской,Где на каменной подушкеСпит Владимир Луговской,Знаменитый скульптор ЭрнстНеизвестный глину месит;Весь в поту, не спит, не ест,Руководство МОСХа бесит;Не дает скучать Москве,Не дает засохнуть глине.По какой-то там из линий,Слава богу, мы в родстве.Он прервет свои исканья,Когда я к нему приду,—И могильную плитуНяне вырубит из камня.Ближе к Пасхе дождь заладит,Снег сойдет, земля осядет —Подмосковный чернозем.По весенней глине свежей,По дороге непроезжей,Мы надгробье повезем.Ну, так бей крылом, беда,По моей веселой жизни —И на ней ясней оттисниОбраз няни – навсегда.Родина моя, Россия…Няня… Дуня… Евдокия…
«Всего опасней – полузнанья…»
Всего опасней – полузнанья.Они с историей на «ты» —И грубо требуют признаньяСвоей всецелой правоты.Они ведут себя как судьи,Они гудут, как провода.А на поверку – в них, по сути,Всего лишь полуправота.И потому всегда чреватыОпасностями для людейНадменные конгломератыВоинственных полуидей.